Собаки Европы

И снова я выгнал себя на жару. Когда уже закончится этот адский ад? Я нырнул в тень деревьев, нависавших над гаражами. И вспомнил, что совсем недалеко есть место, где можно недорого посидеть под зонтиком с бокалом пива. Ну конечно, «Щедрый». «Шчодраньки». Щедрый вечер в тени некрополя… Я двинул к арке, перебежал улицу Киселёва, завернул за угол. Памятник Победе («А кого вы победили?» — с недоумением спрашивал меня когда-то латышский знакомый, которому я показывал Минск. Я думал, шутит. Издевается. А он и правда не знал… До чего дошёл прогресс в советской Латвии!)

В баре «Щедром» стоял ледяной холод. Чёрт, здесь было даже холоднее, чем в метро. Закуски никакие, сладости банальные, пиво один сорт, зато холод — преизобильнейший. Такой, что уже через минуту захотелось погреться у какого-нибудь костра. К счастью, один из столиков был свободен. Один из трёх — надо занимать. Я быстро взял себе пива и орешков, заполнить дыры в гнилых зубах. Сел, огляделся, сделал первый, осторожный глоток. Тёплое, как и всё вокруг. Но мы ведь не привередливые. Мы, люди в пиджаках, которые мечтают о книге Пеллегрино Артузи и рассуждают о Нильсе Хольгерсоне. Нильс уже устроился в одну маленькую книжную лавку на Агамемнонштрассе. Он там будет работать, пока её не закроют… А закроют её в 2030-м…

Прижмурившись, я выпил половину бокала и принялся разглядывать соседей. За моей спиной две дамы ворковали о том, что сегодня самый жаркий день за всю историю наблюдений.

О чём они? Каких наблюдений? Тысячу лет назад в этом городе тоже мог жить какой-нибудь старославянский фрик, ведущий хронику лета. Но кто ж его вспомнит. Подлинная история невидима. Настоящую историю надо додумывать. Отмывать. Выдумывать.

…и не надо оскорблять.

А рядом, за соседним столиком, двое мужчин, один моего возраста, один молодой, может даже студент, бородатый, мелкий, обсуждали что-то на непонятном языке. Интуристы. Авантюристы. Тот, который помоложе, выглядел вполне по-европейски; впрочем, таких молодых людей, как этот, можно встретить от Лос-Анджелеса до Киото. Первый был седоватый, нервный, глаза горят, майка старая, на ногах потрескавшиеся туфли, на коленях жёлтых штанов мокрое пятно. Короче, неприличного вида иностранцы — а может, только один из них турист, а другой наш, здешний, но кто из них кто, сказать было трудно. Может, они вообще придуривались. Очень уж домашний был у них акцент. Что ж, каждый сходит с ума по-своему.

«O balzoje sveuta fuzu mau neistoje, — сказал старший. — Аkkоu nekau fuzu o aluzoj, stogou nau mau ne amiluzu… Bilad».

«U o ujmahinoje nenormoju dinutima au bif aluzu istuzu uve klinkutima, — откликнулся молодой, почесав загорелое колено. — Oku, au us tau bif nedeu u dreutejlima, onkuru tau da au, da liuta…»

«Nоrmaldy», — ответил первый, и они заговорщицки рассмеялись.

Вот наглецы.

«Извините, на каком языке вы говорите?» — не выдержал я, с трудом подбирая английские слова, которые приходилось выхватывать из вздутой, обвисшей своей головы. Хотелось спать. Но и ответ получить тоже хотелось. Вот же натура у нас, людей. Любопытные мы. На гуся залезем, лишь бы узнать, что там, за лесом, за границей, в конце книги…

«Romanch», — осклабился старший. Мол, швейцарская романшская, швейцарцы мы, тамошние, редкие птицы в вашем водохранилище.

Я кивнул:

«Красивый язык».

Младший хитро взглянул куда-то в сторону — и они продолжили свой разговор, уже тише, поглядывая на меня как-то победно, так, что хотелось им что-то обидное сказать. Что можно обидное сказать швейцарцам, которые на своем ретороманском диалекте балакают? Что можно вообще обидное сказать швейцарцам? Ничего не приходило мне в голову. Ну, может, что они во Вторую мировую никого не победили. А трусливо выполняли все приказы Гитлера, лишь бы сохранить свой распрекрасный нейтралитет. Или вот что: в 1938-м Швейцария заключила соглашение с нацистами, что не будет предоставлять политическое убежище лицам со штампом «J» в паспорте. И вообще, вспомнил я: они только в 1971-м предоставили женщинам право голосовать. Последними в Европе. И эти люди запрещают нам ковыряться в…

Швейцарцы вдруг рассмеялись.

Знают ли они о грехах своих? Младший точно нет. А вот старший, конечно, в курсе. Как скривилась бы его морда, если бы я ему вспомнил его «швейцарскую» вину?..

«Помогите», — услышали мы и все втроём оглянулись.

На ступеньках возле универсама «Щедрый» лежал какой-то пожилой дядька. Видно, ему стало плохо от жары и он упал прямо на ходу, ударившись головой об асфальт. Ещё одна жертва сегодняшнего микроволнового дня. Женщины бросились к нему, мои швейцарцы замолчали и с интересом наблюдали, что будет дальше.

«Здесь недалеко поликлиника есть, на Киселёва! — сказал грузчик «Щедрого», поднимая тело. — Эй, мужики, помогите кто-нибудь!»