Собаки Европы

Когда-то мастер ворожбы,
Ни с кем я больше не враждую.
Мне должность бы… мне службу бы,
Плевать, кому и где. Любую.

Зарплата, офис у метро…

Гулять по кладбищам Монтрё
И Праги, Цюриха, Парижа
И в Минске можно. Этих книжек
Обложками в заду вагонном
Свети! — пока ещё законно
Перечитать «Улисс» до корки.
И на ковёр, и на планёрки
Ходи всегда с одной улыбкой.
А прежнего себя ошибкой
Считай —
и не переживай.

И о себе не возомни.

Читай чужое, будь критичен.
А гениев в их шеи птичьи
Гони, гони, гони, гони!
От них, больных и неприличных,
От букв их тонких и двуличных
Пиздострадания одни.
Они все умерли давно.
Перечитай, если приспичит,
Но самому: запрещено.

…Вот корешки любимых книг,

Удавленных и удивлённых,
Они не верят, что от них
Читатель верный, их ребёнок,
Сбежать способен в этот ад,
С его дурацкой перспективой.
С его нормальностью красивой.
Как это страшно, если книги
Тебе в глаза с утра глядят
И осуждающе молчат.

В обложках книг горит гордыня.

А завтра телефон поднимет.
Будильник трубку в злости кинет:
Служить, служить, служить, служить.
Ты просто начитался книг.
Иди и вырви этот клык.
Noblessе oblige? Нож оближи.
Служи, служи, служи, служи.

Но не уходит запах тлена

Из однокомнатной норы,
Одеты в пыль, вцепившись в стены,
Стоят все книжные вселенной,
Молчат все книжные вселенной,
Кричат все книжные вселенной
И новой требуют игры.

А ты, заждавшийся наград,

Уставший жить, работник хренов
И бывший член различных ПЕНов,
Хватаешь книжку наугад.
Орёт твой разум, he’s a poet,
Хватай скорей гиперболоид,
Поэт, писатель, психопат!

Гори вы гаром,

Гаром,
Гаром!
Я вспомнил:
Гарин,
Гарин, Гарин.

Маньяк, диктатор, инженер.

…Восьмидесятые. Торшер.
Вот, ногу за ногу забросив,
Лежит подросток и не просит
Ни есть, ни спать.
Не может мальчик глаз зелёных,
Астигматизмом подведённых,
От новой книжки оторвать.
Под завыванья минской стужи,
До утреннего забытья…
А папа служит, мама служит,
Народ огромный верно служит
Своим богам, своим чертям.

Подумаешь, какой-то Гарин…

Пора читать о тайнах спален,
О тех, кто был в сраженьях славен.
Ты лучший, добрый, не такой!
…Затёкшей поведя рукой
И книгу прислонив к колену,
Я чувствовал, как постепенно
Гордыни разбухала вена.
Я уже знал, кто мой герой.

А ночь кончалась так мгновенно.

Был завтрак — как немая сцена.
Портфель, пакет с обувкой сменной,
И Гарин режет в животе.
Воняет кровью в душном классе,
Вся жизнь пока ещё в запасе.
И борщ холодный на плите.

Я помню школу, всю в тумане,

Над партами, как над гробами,
Плывёт лицо белорусицы…
В те дни над теми Шабанами
Пылал костёр моих амбиций.
Как солнце, как багряный галстук,
Как третий и последний Рим.
Как я над вами издевался!
Как верил, что непобедим…

Гори вы гаром,

Гаром,
Гаром!
Я вырасту таким, как Гарин.
Махно, Айвенго, Вечный Жид!
Я в мыслях жалил, мстил и жарил,
Я был один на этом шаре,
Я понял, как здесь нужно жить.

Водить лучом своим смертельным

По их фальшивой темноте,
И их смеющиеся бельма
Жечь и не думать: те, не те…
Всех этих самозваных гуру,
Их мелкие полуслова,
Лакеев их и балагуров,
Всё сказанное ими сдуру
Жечь, не жалея вещества,
И мстить им за литературу.

Завоевать их мир поганый

И доказать, что всё не так,
Что их дворцы, короны, храмы —
Пустяк, игрушка для луча.
Я здесь. Встречайте палача!

У старых мастеров учиться

Искусству тонкой ворожбы,
Чтоб на последней на странице
Никто не понял, что за птицей
Ты
Был.