Мне казалось, что я вообще ничего не вижу, кроме сжавшейся в клубок Мэри, ее высоко поднятой головы и ушей. Ее глаза были жесткими, взгляд был твердым и прямым, словно она осуждала меня. Бедра для собак – то же самое, что руки для людей, когда дело доходит до укрытия младенцев. Узкие бедра Мэри скрыли ее щенков, как будто их вовсе не было. «У тебя все хорошо? Хочешь попить воды?» – спросила я, предлагая ей миску. Собака холодно посмотрела на меня, словно впервые видела. Я решила выйти из комнаты. Вернувшись позже, я попыталась приподнять ее бедро, чтобы посмотреть на щенков. Выражение морды Мэри не изменилось, но она сжалась еще сильнее. Стало понятно, что для того, чтобы рассмотреть щенков, нужно приложить усилия и разжать бедра Мэри. Я не хотела этого делать. Вместо этого я предложила ей воду, молоко и еду. Но это было не то, чего она хотела. Она хотела остаться в одиночестве, и я снова вышла. Когда я пришла к ней в третий раз, она решила ненадолго довериться мне. Собака рванулась вниз и наружу, чтобы облегчиться, а затем моментально прибежала обратно, страшно запыхавшись. Мэри вскочила на кровать и устроилась со своими младенцами, которые к тому времени были уже совсем чистенькими. Щенки крепко спали, плотно прижавшись друг к другу. И до самого конца своей долгой жизни Мэри была преданной и замечательной матерью.
На следующий день хозяева Миши привели его познакомиться со щенками. Никто из нас не был готов к тому, что произошло. Миша вбежал в комнату, как обычно, бодро и дружелюбно, но при виде Мэри остановился как вкопанный и резко переменился. Он немного пригнулся, опустив голову, уши и хвост, и замер неподвижно посреди комнаты, глядя на Мэри. К тому времени ее уговорили использовать для щенков подходящую коробку, и она лежала в ней в дальнем конце комнаты, свернувшись калачиком и крепко прижав своим сильным бедром всех четверых щенков. Но голова у нее была высоко поднята, уши стояли прямо, глаза широко раскрыты, и она пристально смотрела на Мишу через край ящика. Ее губы были оттянуты назад, но видны были только резцы. Однако выражение ее морды было неласковым.
Казалось, Мэри в любой момент может показать клыки. Ни грамма приветливости, но и ни грамма страха. Это была собака, готовая броситься на кого угодно ради своих щенков. Тем не менее, будучи умной собакой, она понимала, что по крайней мере в этот момент ей не придется этого делать. Мгновение две собаки просто смотрели друг на друга. Мэри казалась очень резкой и настороженной, а Миша прямо излучал осторожность и благожелательность. Потом Миша очень медленно еще ниже опустил голову, подтянул живот, и, не сводя глаз с Мэри, отрыгнул съеденную пищу.
Хозяева Миши тут же принялись высказывать предположения, объясняющие странный поступок. Возможно, мысль о щенках заставила его нервничать. Возможно, его тошнило от волнения или ревности. Но не это было причиной его рвоты. На самом деле он таким образом давал понять Мэри, что будет кормить ее и их детей. Он отдавал ей еду, которая в данный момент была у него с собой, и этот подарок был обещанием большего. Так взрослые волки кормят своих детенышей.
Таким образом, загадка, предложенная Мишей, заключалась не в том, почему его вырвало, а в том, как он узнал о щенках. Ему было всего два года, он был воспитан людьми и не имел опыта собачьего отцовства.
Миша определенно не мог видеть щенков, лежащих глубоко в коробке. Так откуда он узнал, что они там? На этот вопрос нелегко ответить.
Поскольку щенки не издавали никаких звуков, он не мог их услышать, а поскольку – по крайней мере, для человека – они не имели запаха, он, вероятно, не мог их и унюхать. Однако как он мог бы узнать, что означает этот запах? Несомненно, поведение Мэри подсказало ему, что что-то изменилось с тех пор, как он видел ее в последний раз, но, не имея опыта, как он мог знать, о чем говорило ее поведение? Однако Миша все знал и ясно показал это.