Наверное, более трогательными, более интересными, чем чувства Вивы, были чувства Коки. Ее нервозность и подавленное возбуждение говорили о ее нежелании убивать щенков – в конце концов, собаки, как и мы, инстинктивно распознают младенчество, а это распознавание высвобождает у собак заботливое поведение, как и у людей. Следовательно, взять ребенка и убить его, не в гневе или отчаянии, а из убежденности в том, что поступаешь правильно, практически невозможно ни для собаки, ни для человека. И все же Коки это удалось. Ее шерсть была взлохмаченной, когда я впервые увидела, как она держит щенка. Я думаю, шерсть встала дыбом под воздействием адреналина. Когда я попросила ее отдать мне щенка, она отдала его с видимым облегчением, как будто очень не хотела причинять ему вред. Она положила его, вместо того чтобы просто открыть пасть и выронить. Я пришла очень вовремя.
Глядя на неподвижные тела щенков бедной Вивы, я не могла не думать о племенах охотников-собирателей, бушменах племени джува из пустыни Калахари на юге Африки, среди которых я жила в молодости. Это племя кормилось и одевалось исключительно в саванне. Они жили очень далеко от так называемой цивилизации, почти не контактируя ни с кем, кроме своих. Иногда, в редких случаях, женщина этого племени рожала младенца, которого невозможно было выкормить, младенца, который конкурировал со старшим братом или сестрой, еще слишком маленьким, чтобы оставить грудь. Тогда матери приходилось заставлять себя совершить детоубийство. Бесспорно, это было ужасно, но альтернатива была еще хуже – недоедание и смерть не только новорожденного, но и чуть подросшего малыша.
Вместо того чтобы потерять обоих детей, мать убивала новорожденного при рождении почти так же, как это сделала Коки. Потом я увидела, насколько монолитна волчья стая, где каждый волк – ее незаменимая часть. Как части тела, они функционируют вместе, составляя единое целое. Жизнь – только для смелых, по крайней мере, для тех, кто живет по-старому, по старым правилам.
Выжившего щенка наша дочь назвала Фатимой в честь любимой учительницы. Вива очень неохотно заботилась об этом щенке, даже отказывалась ложиться к ней в гнездо. Однако у Мэри таких страхов не было. Мэри подошла к гнезду, схватила щенка, потащила его в комнату моей дочери, вскочила на кровать, сунула маленькую Фатиму себе в пах и вся сжалась. Там они и остались. Мы с дочерью достали искусственное сучье молоко, и началось воспитание Фатимы. Фатима теперь была в полной безопасности; Мэри всегда была настороже и охотно демонстрировала зубы любой собаке, рискнувшей войти в комнату. Впрочем, к Коки она относилась в целом хорошо. Коки оставалась со своими щенками, но без энтузиазма. На следующий день мне довелось увидеть один сосок в венчике мокрого меха, прилипшего к животу Мэри. Маленькая Фатима была на грудном вскармливании! На третий день я была в шоке, увидев два влажных соска и каплю молока. Чудесным образом у Мэри появилось молоко!
Является ли усыновление естественным для собак? Похоже, что да – в той же мере, как это естественно для людей. Оба вида побуждаются к этому внутренними силами, и по-настоящему этого механизма никто не понимает. К сожалению, когда собака или человек кормят грудью без беременности, они редко, если вообще когда-либо, производят достаточно молока, чтобы вырастить подкидыша. Однако это никоим образом не влияет на наше сильное желание опекать кого-то очень маленького. Даже вид найденыша не имеет большого значения. Однажды мы с дочерью нашли мертвую самку опоссума на обочине проселочной дороги и заметили, что у нее на животе что-то шевелится. Оказалось, что это ее сумка, набитая детенышами, четыре из которых были живыми. Мы взяли их. Эти малыши были не крупнее личинок жуков.
У них не было ни глаз, ни ушей, только бугорки вместо пальцев. Тем не менее, мы забрали их домой, раздобыли искусственное молочную смесь и стали их кормить.
Было ли наше поведение атавистическим? Вероятно, да, но, возможно, мы просто чувствовали, что обязаны сделать это. На той стадии своего развития голые маленькие опоссумы были очень непривлекательны. Они были достаточно малы, чтобы обхватить пипетку передними и задними лапами и уцепиться вниз головой, слизывая молоко с кончика. Зрелище было отвратительное – как будто толстый червяк или крысеныш присосался к пипетке. Так это и выглядело. Но когда я увидела, как Коки наблюдает за молодыми опоссумами, я положила одного на пол. Я видела, что она не собиралась причинять ему вред. На полу плод опоссума очень медленно пытался перевернуться, но безуспешно. Тотчас же Коки присела над ним, напряженно вытянула над ним подбородок и выразительно посмотрела на меня. Это была поза собаки над предметом, имеющим для нее огромное значение – например, над говяжьей костью или новорожденным щенком. Коки упорно защищала детеныша опоссума, хотя тот был слишком мал, чтобы она могла поднять его в своей пасти. Она бы подвинула его носом к себе, если бы я не подняла его, чтобы вернуть в гнездо.