Собибор / Послесловие

Всего чуть больше 10 лет прошло с того времени, когда евреи страны советов ожидали депортации или чего-то другого страшного, никто не знал, что на уме у “красного фараона”. Сигналом к этому страшному должно было послужить вот что. В январе 1953 года, в разгар “дела врачей”, Сталин поручил подготовить от имени знатных советских евреев письмо в редакцию “Правды”. В нем проклиналась “шпионская банда врачей-убийц”, “этих извергов рода человеческого”, и “государство Израиль – плацдарм американских агрессоров”, желающих “превратить обманутых ими евреев в шпионов и врагов русского народа”. Дальнейшее развитие этого трагического сюжета остановил Илья Эренбург. Он направил Сталину записку с сомнениями идеологического толка – использование в письме определения “еврейский народ”, по его мнению, могло “ободрить националистов и смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет”, и “клеветники могли использовать его для своих низких целей”. Представьте, вождь призадумался и дал письму отбой.

Тайное и явное

Один из “мифов”, разоблачаемых нынешними официозными историками, – “в СССР подвиг узников Собибора замалчивался”. На самом деле так оно и было. Но поскольку советская власть в разные годы была разной, случались годы идеологических послаблений. После 1946 года были изданы две книги о Собиборе, вышедшие в 1964 и 1989 годах: первая – в хрущевскую оттепель, вторая – в горбачевскую перестройку. Обе – не вполне документальные, но и не то чтобы выдуманные. О первой мы только что говорили. Вторую книгу – роман “Длинные тени” – написал друг Печерского Михаил Лев. Он бежал из немецкого плена, был начальником штаба партизанского полка в оккупированной Белоруссии, после войны работал в редакции журнала “Советиш геймланд” (“Советская родина”). Романный жанр ему едва ли не ультимативно предложили в издательстве “Советский писатель” – публикация документальной книги о еврейском восстании в концлагере была невозможна.

“Я бы сам не стал писать “Длинные тени” как роман, с добавлением вымышленных героев, если бы редактор не сказал – иначе не пройдет”, – рассказал мне после нашего знакомства автор “принудительно художественного” произведения. Тем не менее все главы романа, относящиеся к Печерскому, по словам Михаила Лева, носили сугубо документальный характер.

С конца 1960-х до конца 1980-х годов разговоры о восстании евреев в нацистском концлагере не поощрялись.

В 1967 году, после шестидневной войны, в СССР была объявлена борьба с сионизмом. На политзанятиях, проводимых во всех без исключения трудовых коллективах, рекомендовали изданную миллионными тиражами брошюрку с израильским флагом на обложке “Осторожно, сионизм!” О том, что сионизм всего лишь идея создания еврейского государства, большинство и не подозревало. Чтобы соблюсти приличия, разъясняли: есть евреи и есть сионисты. Впрочем, народ быстро разобрался, что имеют в виду одних и тех же – в сионистов при Брежневе были переименованы те, кого при Сталине именовали космополитами.

В 1973 году в СССР был снят документальный фильм “Тайное и явное (Цели и деяния сионистов)”. Представьте, в нем обнаружились заимствования из нацистской киноагитки “Вечный жид”. Той самой, которую показывали в учебном лагере СС Травники на занятиях с будущими охранниками концлагерей. Советские пропагандисты не погнушались ее использовать, прекрасно сознавая, что люди на этих кадрах были поголовно уничтожены нацистами. В обеих картинах демонстрировалась карта мира, покрытая паутиной “еврейских олигархических кланов”, классическое искусство противопоставлялось созданному евреями “дегенеративному авангарду”. Правда, в советском фильме в отличие от немецкого не нашлось места речи Гитлера об “уничтожении еврейской расы в Европе”. Ее заменили на более или менее подходящие случаю цитаты из Ленина и Маркса, разумеется, вырванные из контекста.

Фильм демонстрировался для партийных пропагандистов. Среди тех, кто поощрял такое, возможно, были высокопоставленные аппаратчики, лично знакомые с образцами нацистской пропаганды. Исследователь Николай Митрохин, проводивший опрос доживших до наших дней цэковцев брежневских лет, с удивлением обнаружил, что двое из них оказались детьми служивших при немцах старост, причем анкетный недостаток биографии (“пребывание на оккупированной территории”) нисколько не помешал их карьере. Один признался, что в детстве знал в лицо по портретам гитлеровских главарей не хуже, чем членов современного ему политбюро.

Будущий “отказник” и “узник Сиона” инженер Лазарь Любарский, в 1960-е годы работавший в ростовском институте “Энергосетьпроект”, познакомился с Печерским в краеведческом музее. “У стола с макетом лагеря стоял высокий красивый мужчина лет пятидесяти и объяснял сотруднице музея детали макета, – рассказывал Любарский. – Краем уха уловил его слова: “Здесь я стоял”.