Собибор / Послесловие

Материалы этого дела состоят из 36 пухлых томов. На обложке каждого тома указан орган, проводивший расследование, – КГБ при Совете министров Украинской ССР, и еще слова: “Начато 17 февраля и окончено 17 ноября 1961 года”. Окончание дела в данном контексте означало завершение предварительного расследования, после которого председатель КГБ УССР (а не прокурор, как положено по закону) утвердил обвинительное заключение, и все материалы были переданы в военный трибунал Киевского военного округа. Судебное же рассмотрение закончилось 31 марта 1962 года, в этот день всем подсудимым был вынесен смертный приговор. Их признали виновными в том, что “являясь военнослужащими Советской армии, были в 1941–42 гг. пленены немецкими войсками, помещены в лагеря для военнопленных и, изменив Родине, перешли на службу к врагу, прошли специальную подготовку в учебном лагере в м. Травники, после чего приняли присягу на верность службы немецко-фашистскому командованию и в 1942–43 гг. приняли активное участие в массовом истреблении граждан в Треблинском и Собиборском лагерях смерти”.

Типичные “травники” по анкетным данным мало отличались от подсудимых по другим делам коллаборационистов, прочитанным мною. Годы рождения – 1918–1923, реже 1910–1912. Преимущественно происходили они из сельской местности, один немец (по отцу), пятеро русских и столько же украинцев, большинство с “низшим” образованием, некоторые с семью классами. Все в начале войны были призваны в армию, потому, собственно, их как бывших военнослужащих Советской армии и судил военный трибунал.

После закрытия Собибора судьба их сложилась по-разному. Большинство потом охраняли другие концлагеря. Алексей Говоров в 1944 году перешел во власовскую армию. Шульц служил в полицейских частях в Италии, оттуда бежал к югославским партизанам, где назвался Вертоградовым, помогал им перегонять трофейные машины из Триеста. Прищ в 1945 году вернулся в Красную армию и успел там до разоблачения сколько-то прослужить. Были и более оригинальные судьбы, о них ниже.

“Примите меня в КП”

Такое заявление о приеме в коммунистическую партию подал один чудак. Ему предложили переписать заявление – партия-то называлась не КП, а КПСС. Нет, говорит, хочу в КП, в СС я уже был. Сочинитель этого старого советского (а точнее, антисоветского) анекдота целил в тех представителей нашей славной партии, кто вел себя подобно эсэсовцам – такие тоже бывали. Но если бы мне в то время рассказали, что реальный человек, бывший эсэсовец, естественно, скрывавший свое прошлое, подал заявление в партию, я никогда бы в такое не поверил.

Тем не менее бывший вахман СС Иван Куринный в 1951 году именно так поступил и, представьте, был принят, как тогда говорилось, “в ряды КПСС”. Кем же надо было быть, чтобы суметь так скрыть от всех свое прошлое? А надо было всего-навсего спрятаться среди тех, кто был вне каких-либо подозрений, то есть в “органах”. В 1945 году Куринный Иван Николаевич изменил две буквы в своей фамилии и стал Куренной (вроде одно и то же, да не то) и поступил на службу в ГУЛАГ, благо характер работы был ему хорошо знаком. Два года в Киеве на лагпункте охранял зэков, потом вырос до инспектора колонии. В 1951 году окончил офицерскую школу ВОХР МВД, получил звание младшего лейтенанта. Тогда-то он настолько обнаглел, что подал заявление в партию. Исключили из рядов его только в 1954-м, прознав, что служил у немцев. Из МВД уволили, но не посадили, видно, как своего.

“Знаю его с хорошей стороны, как семьянина”, – такие показания давала на допросе 26 марта 1961 года его жена Людмила. Познакомились и поженились они в 1950 году, когда он был курсантом школы МВД, потом переехали в Норильск. О прошлом никогда не рассказывал, со службы его уволили, как он объяснил ей, по состоянию здоровья.

18 мая 1961 года допрашивали свидетеля Василия Куринного, жителя села Петропавловка Городищенского района Черкасской области. Брат, рассказал он следователю, приезжал домой только раз, в 1947 году, был в солдатской форме. Матери изредка писал письма, в последнем – о том, как в 1960 году поранил ногу на мотоцикле.

О том, что это было за ранение и что мотоцикл тут совершенно ни при чем, я узнал из подшитой в дело производственной характеристики на старшего стрелочника Куренного, подписанной начальником железнодорожной станции Багратионовск Ф. Бугаевым. Как там сказано, к исполнению служебных обязанностей относился добросовестно, получал благодарности, принимал участие в общественной жизни коллектива, был членом комитета ДОСААФ. Правда, “на рабочих собраниях вел себя сдержанно, не принимал участия в обсуждении производственных вопросов” (видно, после демонстрации активности и последующего разоблачения в Норильске на этот раз хватило ума не высовываться).