Собибор / Послесловие

“В перерыве краснодарские чекисты рассказали мне, – пишет Томин, – как распутали змеиный клубок. Осенью 1943 года в Яновском лагере учитель, преподававший вахманам немецкий язык, прервал урок для фотографирования. Вахманы думали, для новых удостоверений неизвестный фотограф снял. На другой день выяснилось, что приказа фотографироваться никто не давал. Двадцать один год спустя двое чекистов разыскали в Киеве альбом с фотографиями. Теперь к трофейному списку вахманов добавились фото”. Именно после обнаружения фотоальбома нашли в Краснодарском крае Зайцева, окончательно идентифицировав его после медосмотра: все эсэсовцы имели под левой рукой отметку с группой крови.

Так ли было на самом деле, трудно сказать – знающие люди, с которыми я поделился приведенным рассказом, высказывали на этот счет некоторые сомнения, подозревая миф, специально внедрявшийся тогда в общественное сознание. В начале 1960-х годов власть старалась показать, что в обновленные “органы” пришли свежие, незапятнанные кадры, тайная полиция отныне занимается исключительно благородными делами, прежде всего розыском нацистских преступников. Об этом снимались фильмы, об одном из них, вышедшем на экраны кинотеатров в том же году, когда проходил киевский процесс, есть смысл сказать пару слов.

Действие одной из самых популярных лент советского кино “Государственный преступник” разворачивается в Ленинграде, где сотрудники Большого дома (так ленинградцы называли здание местного КГБ) по вновь открывшимся обстоятельствам возобновляют розыск одного из пособников нацистов. Тема для кино новая, поэтому художественный совет “Ленфильма” обсуждал каждую деталь сценария (автором которого был не кто иной, как будущий диссидент и знаменитый поэт Александр Галич). Так вот, члены худсовета воспротивились тому, что полицай показан настоящим монстром, получается, что он таким вырос при советской власти. А куда же смотрели семья и школа? Поэтому автору сценария пришлось несколько изменить биографию персонажа, сделав его родом из Вильнюса, дабы зрителям стало ясно, что причиной тому – буржуазное воспитание.

…Свидетеля Зигмунда Лайнера и еще 2 тысячи человек привезли из Нестеровского гетто в Яновский лагерь в марте 1943 года, после чего ему посчастливилось попасть в рабочую команду. По его словам, по жестокости вахманы не уступали немцам. “По пути во Львов охранявшие нас вахманы грабили нас. В нашей автомашине было два вахмана, в кузове избивали нас, требуя часы и деньги. Им удалось их получить. В лагере все ценности потребовали сдать. Один что-то утаил, его тут же расстреляли на глазах у всех”.

“Начальник лагеря Вильхаус с балкона стрелял из автомата по узникам”, – рассказывал в суде Зигмунд Лайнер. Это страшное обстоятельство упоминается во всех судебных делах, связанных с Яновским лагерем. “За время моей службы с мая по октябрь я несколько раз видел, как Вильхаус с балкона особняка, где жил, безо всякой причины стрелял очередями в толпу узников на территории лагеря. И Рокита то же делал, – это из показаний обервахмана Павла Харчука, разоблаченного пять лет спустя после окончания войны и осужденного 29 января 1951 года военным трибуналом воинской части 77757 к 25 годам лишения свободы (освобожден в 1955-м по амнистии). – Они это делали ради ненависти к людям и ради развлечения”.

На самом деле “они это делали” и по другой причине, непосредственно связанной с вахманами. “Ясно что вы все равно убили бы всех. Какой же смысл был в этих унижениях и жестокости?” – такой вопрос задала журналистка Гитта Серени коменданту Собибора Францу Штанглю в тюрьме Дюссельдорфа. Тот ответил: это было нужно “для тех, кто непосредственно выполнял операции. Чтобы им легче было делать то, что они делали”. “Единственная польза бесполезной жестокости – довести жертву до полной деградации, чтобы убийца меньше ощущал груз вины”, – к такому выводу пришла Ханна Арендт.