Собибор / Послесловие

Но вообще это было на него совсем не похоже. “Блатт невысокий, но крепко сбитый и сильный, – писала о нем Ханна Кралль. – Его легко представить стоящим перед зеркалом: короткая шея, широкая грудь, майка и пузырек новейшего американского средства от седины. Но картина эта не должна вызывать ироническую улыбку. Сила у Блатта прежняя – та же, что когда-то приказала ему выжить”.

Через год после премьеры Печерского попытался вытащить за границу Блатт. “Томас сказал по телефону, что нас вызовет в апреле 1988 года, – приписка Ольги Ивановны на письме Печерского Леву от 29 августа 1987 года. – Хочет приурочить к годовщине выхода фильма. Дай бог, чтобы А.А. был здоров”. Но он, увы, уже не был здоров и по этой причине не стал оформлять загранпоездку.

В Советском Союзе тоже мог бы быть снят фильм о Собиборе. Печерский мечтал о нем, стучался в разные двери. Одно из его обращений было адресовано в творческое объединение “Экран” – крупнейшую в стране киностудию, снимавшую картины для телевидения. Сохранился ответ оттуда от 11 июля 1978 года: “Тов. А. А. Печерскому. Мы очень внимательно обсудили Ваше предложение создать антифашистский фильм о Сопротивлении, об узниках немецких лагерей смерти. Совершенно согласны с Вами: антифашистская тема всегда останется центральной в нашей пропагандистской работе. Хочется напомнить Вам нашу картину “Был месяц май”. Этот фильм – страстное предупреждение против фашизма, разоблачение его античеловеческой сущности, зверств фашизма в лагерях смерти. Думается, что эта работа режиссера М. Хуциева всецело отвечает тем задачам, которые Вы в своем письме ставите перед создателями такого фильма. Но мы и в новых своих планах неизменно будем учитывать Ваше пожелание больше видеть фильмов, которые воспитывают молодое поколение на примерах героической борьбы с фашизмом старшего поколения нашего народа”.

Представляю, как расстроился бы Марлен Хуциев, узнав, что его доброе имя использовали в отписке герою. А подписана она была заместителем директора “Экрана” Тамарой Огородниковой, в недалеком прошлом – директором картины “Андрей Рублев”. Когда разгорелся скандал по поводу заживо сожженной на съемках знаменитого фильма коровы, она уверяла публику, что корова была накрыта асбестом и не горела. Пришлось Алисе Аксеновой, директору Владимиро-Суздальского музея-заповедника, на территории которого шли съемки, призвать ее не лукавить.

Так что лукавить ей было не впервой. А руководил объединением “Экран” в то время известный мне лично Борис Михайлович Хессин, “подневольный и весьма боязливый человек”, как отозвался о нем режиссер Владимир Алеников. Михаил Козаков рассказывал, как пришел к нему пробивать “Покровские ворота”. “Миша, – сказал Хессин, – хотите, чтобы вас запустили с вашей сомнительной комедией, сыграйте Дзержинского!” После этого Козакову пришлось сыграть еще в двух фильмах (чтобы зритель не запутался в железных Феликсах), прежде чем получить разрешение на свой шедевр. Этот некогда важный человек таким уж подневольным мне не казался – просто знал правила игры и по ним играл. При этом – не чета нынешним телевизионным Крезам – был небогат, даже по скромным тогдашним понятиям, не имел машины и дачи, выходные проводил в пансионате Софрино, где мы не раз оказывались соседями. Помню, как он старательно избегал в разговорах со мной “национальный момент”, а чей-либо интерес к этническим корням вызывал у него насмешки. Его собственные корни лишь усугубляли в нем осторожность.

Люка – конец истории

После побега Печерский всех спрашивал о Люке, но ее никто не видел. Всю свою последующую жизнь он все надеялся, что она жива. Пытался ее разыскивать, упоминал в переписке с разными голландскими корреспондентами. Печерский рассказывал, что Люку считали голландкой, хотя она была из Гамбурга. Вскоре после прихода Гитлера к власти отцу Люки, коммунисту, угрожал арест, но ему удалось скрыться. Семья эмигрировала в Нидерланды, откуда всех отправили в Собибор, где оба ее брата погибли в третьем лагере. Настоящее имя Люки Печерскому не было известно.

“Насколько мне известно, только две голландские женщины пережили Собибор – Сельма и Урсула Шафран, урожденная Штерн, – из письма Роберта ван Албада Печерскому от 9 июня 1966 года. – Мне очень жаль, что Урсула Штерн – не Люка”.