Собирание русских земель Москвой

Так московские дьяки, по указанию своего великого князя, тщательно вытравили из духовной князя Михаила даже внешние черты «свободного» завещательного распоряжения, которые и так не соответствовали подлинному положению дел и отношений. Князь Михаил в форме духовной грамоты лишь закрепляет акт передачи всех своих владельческих прав великому князю, который, по существу, произошел в полной мере по прежним их договорам. И передача этих прав по договорам, вынужденная великокняжеской властью, такова, что ставить в крайне непрочное положение все пожалования и отчуждения князя Михаила; перечисляя их в своей духовной он сопровождает перечень оговорками: «А будут те села и деревни надобны моему господину великому князю», великий князь даст за них пожалованным деньгами или даст «в тех земель место свои земли». Усиление великокняжеской власти все углубляло ее землевладельческую политику, к которой только и применимо по-настоящему выражение о «собирании земли». Прием округления непосредственных владений великого князя по отношению к мелким земельным единицам – селам и деревням – путем обмена и купли был весьма обычен. Великий князь «менял» села с митрополитом и младшими князьями по своему усмотрению, придававшему обмену характер принудительного; так и в духовной Василия Темного читаем: «А восхочет мой сын Иван у своего брата у Юрья выменять Коломенские села, и сын мой Юрьи те села ему променит, а Иван сын выменит у своего брата те села, а его не изобидит». Вырождение «удельного» владения – во времена Василия Темного и Ивана III – в обладание пожалованиями на всей воле великого князя ставило ребром вопрос о том, насколько сохранится при смене местной вотчинной княжой власти столь же вотчинной непосредственной великокняжеской властью устойчивое преемство их распоряжений и уцелеют ли от ломки правовые акты, совершенные первой из них. Князь Михаил Андреевич заботится о том, чтобы князь великий «судов его не посудил» и в его данья и пожалования земельные «не вступался» и их «не порушил», но плохо надеется на добрую волю новой власти, от усмотрения которой всецело зависит решение этих вопросов.

На местные вотчинные княжества надвигалась подлинно грозная власть. Ее приемы и свойства ярко сказались в 60-х годах на ликвидации вотчинных владений ярославских князей. О ней мы узнаем, к сожалению, только по горькой записи местного книжника-летописца, который – под 1468 годом – приписал к известию об обретении мощей ярославских князей – чудотворцев: «Сии бо чудотворцы явигиася не на добро всем князем ярославским, просталися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь великий против их отчины подавал им волости и села, а из старины печаловался о них князю великому старому (т. е. Василию Темному) Алексей Полуектович, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была». Сняв таким приемом, который близко напоминает «пересмотр земель и людей» Иваном Грозным, верхний слой местной «старины», великокняжеская власть глубже вступает в перестройку местных порядков и отношений: «А после того в том же граде Ярославле явися новый чудотворец Иоанн Агафонович Сущей, созиратай Ярославской земли, у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя, а кто будет сам добр, боярин или сын боярский, ин его самого записал». Круто берется московская власть за подчинение своим потребностям землевладения и личных сил годного в службу населения. И местный обыватель-книжник доходит до кощунственной гневной иронии по адресу московского боярина-наместника: «А иных его чудес множество не можно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще дьявол»487.

В 70-х годах пришел черед ростовских князей. Они, подобно князьям ярославским, давно сошли на положение служилых князей, бывали великокняжескими воеводами и наместниками, но еще княжили на вотчинной своей «половине Ростова»; в 1474 году они продали ее «со всем» в. к. Ивану, а он продал новый свой примысел матери, которая владела другой половиной Ростова по духовной Василия Темного488.