Собиратель Сухоруков

Кажется, в эту ночь я все-таки заснул. Понял это, потому что внезапно проснулся. Проснулся… даже не знаю от чего. Небо над головой было черно-звездным, округа решительно спала и не шумела. Даже ветер стих. И в этой застывшей тишине — шорох. Предельно тихий — такой как раз и будит ночью. Иной раз и крики можно проигнорировать, а тихий шепот вдруг заставляет подскочить! Что такое тихий таящийся шорох кромешной ночью? Да чистый ужас! Я вжался в стену, сердце мое бешено колотилось — дикое австралопитековое сердце, бессознательно боящееся тихого шороха в ночи.

— Большой Человек, — тихо шепнула ночная чернота. — Ты тут?

Я едва не закричал! От облегчения, от радости — похолодевшее тело окатила волна жара.

— Тут! — свистящим шепотом заорал я, еле удерживаясь от настоящего крика. — Я тут, Сын Обезьяны!

В одной из ячеек решетки появилась голова. Совершенно черная, только белки глаз слегка мерцали, как две дополнительные звезды в моем клетчатом небе. Это, конечно, был Сын Обезьяны, чертов экониндзя, способный пролезть где угодно и чурающийся мясной еды! Только он называл меня так — Большой Человек, избегая официального титула.

— Я знал! Я верил, что ты сможешь до меня добраться! — слезы счастья текли по моим грязным щекам, и я даже не пытался это скрыть.

Как же это приятно: знать, что о тебе не забыли, тебя не бросили!

— Тише, прошу! — шикнул на меня безрод. — Извини, что поздно: луна только что зашла за гору, было слишком светло.

— Что там, в Излучном?

— Смятение, — коротко ответил Сын Обезьяны. — Все перепуганы, вожди и твои помощники беспрерывно совещаются. Но ничего не могут решить. А Черный Хвост носится по селению с копьем и грозится всех убить.

— Прям всех? — я не смог сдержать улыбку.

— До единого, — серьезно кивнул мой лазутчик. — Большой Человек, я принес веревку. Обмотай конец вокруг себя — я попробую тебя вытащить.

— А как же решетка?

— Сейчас я перережу веревки…

— Погоди!.. — я слишком громко вскрикнул, позабыв о приказании соблюдать тишину.

Сердце мое судорожно заколотилось. Сбежать из треклятой ямы хотелось. Очень хотелось! Тем более, Черный Хвост бегает с копьем… Но события последних трех дней подкинули мне много пищи для размышлений. Разве обязательно рубить гордиев узел? Я явно нащупал какие-то ниточки. Еще не знаю, как их тянуть, но… Но я очень хотел попробовать! Ведь, если получится… Если получится избежать войны…

— Сын Обезьяны! — позвал я притихшего «ниндзю». — Ты должен оставить меня здесь. Я так решил. Но у меня есть к тебе важная просьба. Ты не обязан ее выполнять, но, если сможешь — это спасет много жизней.

— Какая просьба?

— В главном зале, в доме Ицкагани на постаменте стоит череп. Укради его для меня!

Тишина звенела! Сын Обезьяны явно завис и молчал так минуты две. И наконец, заговорил:

— Ты потом расскажешь мне, в чем твоя хитрость?

— Конечно! — обрадовался я необычной (как всегда!) цене за услугу от безрода.

— Тогда я попробую. Ночью в дом имачаты мне не зайти. Но я наблюдал — утром на подворье Ицкагани приходит много людей с южной части Урочища. Они несут продукты, воду, разные подношения. Попробую смешаться с ними.

И Сын Обезьяны исчез, не прощаясь. Я же забрался в самый сухой угол и до утра не смыкал глаз, нервно грызя ногти левой руки. Есть! Наверняка есть способ убедить Ицкагани, что я не камень на его пути. Что я не враг его отцу.

Утром Ицкагани, кстати, снова пришел. Но, видимо, уже не по-своему желанию, а по привычке, которая успела выработаться за три дня.

— Хочешь узнать, чем закончилась вторая сказка? — спросил я.

— Нет, — отмахнулся имачата.

— А я всё равно расскажу. Даже без лепешки. Сын рыбака смотрел на незнакомца, который рыбачил в горном озере — и сердце его наполнялось кровью гнева. Он шептал, что другой мужчина не имеет права делать то же самое, что и его отец. Но на самом деле, ему было просто жалко рыбы, хотя, мальчик себе в этом и не признавался. Он взял большой камень, подкрался к незнакомцу и ударил того по голове. Мужчина упал в воду, захлебнулся и утонул. Мальчик радовался. Мальчик говорил, что защитил честь отца. А потом умер от голода. А мог бы научиться у незнакомца ловить рыбу крючками.

Тишина.

— Вот, — добавил я, давая понять, что история закончилась.

— Какая дурацкая сказка, — процедил холодным тоном Ицкагани. — Она не стоит даже маленького куска лепешки.

И ушел. От меня все уходят, не прощаясь. Я видел, что все мои намеки доходят до моего пленителя. Он всё понимает. Но слышит ли он меня? Или наоборот, ожесточается сердцем против слов, которые ломают ему привычную картину мира. Конечно, проще, когда есть воплощенный объект, стоящий на пути единения с отцом! Особенно, когда объект сидит в грязной яме, воняет, плачет, и на него можно от всей души харкнуть, когда прижмет. А вот принять, что дело не во мне, а в голове Ицкагани — не хочется. Неприятная, непривлекательная истина.