Собиратель Сухоруков

Я проводил ее взглядом. Постоял. Потом все-таки прошел в спальню, скинул одежду и с наслаждением завалился на мягкую, почти настоящую постель.

Только вот сон пропал напрочь. Я лежал на спине, заложив руку за голову, в которой мельтешили сумбурные мысли.

Ночка.

Ночка?

Да нет! Я же столько усилий положил на то, чтобы на ней НЕ жениться! Даже отца ее ради этого убил!

И после всего этого — ОНА?!

Воистину, расскажи богам о своих планах…

Глава 11 Ю и голова соли

— Какая странная настойка, — Ннака замер на пороге зала заседаний. — Володыко, ты собираешься выпить это всё в одиночку?

Передо мной на столе в ряд стояли девять глиняных стопочек. В каждой, в стоянии зеркального покоя, находилась черная маслянистая жидкость.

— Вот уж нет, Ннака. Это я точно пить не буду.

Сегодня я собрался тестировать первые чернила. Ийохали поработала за совесть. И печи отскоблила, и сама сажу пособирала. Она даже усовершенствовала сбор: над огнем ставила не горшок, а перевернутую миску, на которую сверху клала мокрую тряпку. Вогнутая поверхность гораздо лучше собирала дым костерка, и копоти вышло намного больше. За несколько дней «наскоблился» целый горшочек. По счастью, сажу из печи она хранила отдельно. Когда я начал эксперименты, выяснилось, что у последней есть жирные примеси, которые неприятно пахнут, портят цвет и консистенцию. Пришлось пользоваться чистым продуктом.

Сажу нужно смешать с каким-то загустителем. Я выбрал рыбий клей, которым тут все повсеместно пользуются, подсолнечное масло, а еще Сын Обезьяны подогнал мне клейкий сок какого-то дерева. Каждый вариант я разводил с сажей один к одному, один к двум, а в третьем случае еще подливал треть воды. И вот девять вариантов стояли передо мной, готовые к тестированию. Я сделал себе несколько кисточек, выглядевших максимально уродливо. Но лишь бы работали!

Увы, совершить эксперимент в одиночестве мне не дали. Сначала пришла Ночка и попросилась посидеть в уголочке: она шила рубаху, а в их флигельке окна махонькие — света не хватает. Теперь вот Ннака. Он прижимал к груди несколько свернутых в трубку выделанныхкусочков кожи.

— Из Крыла привезли, наконец, агавовое волокно и веревки, — пояснил он. — Я посчитаю, а ты, если что, мне подскажешь?

Я закатил глаза. Пересчитывать богатства казны было любимым занятием горца. А тут еще я научил его разрядному счету… Числительные у четлан записываются просто: единица — это точка, пятерка — горизонтальная палочка. Четыре палочки — это двадцатка. Более крупных обозначений у них не было. Поэтому записывать большие числа было трудно. А Ннаке это было нужно. Даже, если маис в моих хранилищах мешками мерять — выходили приличные суммы. И я вспомнил школу: как учили нас записывать числа по разрядам: единицы, десятки, сотни. Как мы складывали и вычитали в столбик. Здесь ведь так же можно сделать, и точки с палочкой для этого вполне хватит. Даже значки новые не нужно выдумывать. Только разряды здесь нужны другие: первый — до двадцати, второй — до четырехсот, третий — до восьми тысяч. Пока этого предела хватало.

Ннака долго не мог въехать в принцип такой записи. Для удобства я нарисовал три квадратика. Показал, как первый заполняется точками, палочками. Потом, стер четыре палочки в крайнем квадратике, и поставил точку в соседнем.

— Точка здесь — это уже двадцать. Понял?

Мясо понял. После этого сразу пошло легче, пока мы не дошли понятия «нуля». В принципе, можно было просто оставлять пустой квадратик, но ведь рано или поздно от этих «костылей» придется отказаться, и чем-то нужно обозначать пустой разряд. Я выбрал косой крест — мол, ничего здесь нет.

Казалось, педагогические мучения мои кончились, но я показал горцу, как можно складывать и вычитать в столбик. Для моего казначея открылась новая вселенная! Он и в уме отлично считал, но его потряс сам принцип: что можно делать сложные вычисления чисто механически, не напрягая разум. Ннака теперь всё время что-нибудь складывал и вычитал. Непременно в столбик. Даже лучше меня. Потому что мне трудно было перестроить мозг на двадцатеричную систему. Я сначала перекладывал числа в привычный мне формат, а потом считал.

Тем не менее, оцколи всё еще советовался со мной: не совершил ли он ошибки.

Итак, Мясо уселся напротив, разложил свои бухгалтерские свитки и погрузился в подсчеты. Считал он на восковой табличке (ее тоже я ему посоветовал, чтобы не переводить писчий материал), а потом заносил цифры на кожу.

Я, наконец, взялся за кисть и начал тесты. Каждым вариантом чернил я рисовал всякие кружочки, палочки, завитушки, а потом смотрел: как ложится на бумагу, как высыхает, размазывается ли, плывет ли, теряет цвет. Чернилами на рыбьем клею даже писать было неудобно, они густели на глазах. Другие вели себя лучше, но…

Я вздрогнул от неожиданности: даже не заметил, как Ночка выбралась из своего угла. Подошла к столу и с любопытством смотрела на «императорские» каракули. Поймав мой взгляд, испугалась и отшагнула назад.

— Ну, чего? — буркнул я.

Девушка смущенно замахала головой: ничего, мол. Да только я всё равно уже отвлекся.