– Володь, скажи мне одну вещь, – по виноватому тону ее голоса он понял, что Анечка обязательно скажет что-то сокровенное… – Наверное, всю жизнь пытаюсь это понять. Столько лет ты борешься за меня… Столько лет прощаешь… И пытаешься забыть такие вещи, какие способны стереть напрочь любые чувства. Почему? Откуда в тебе эти силы? Как вообще не побрезговал связаться со мной после всех тех подробностей моей жизни, о которых ты был отлично осведомлен?
– Я помню, какой ты была. И хорошо помню, как смело выступала в этой извечной борьбе против зла. Как оно тебя всю жизнь преследовало, а ты отбивалась не только сама, но и пыталась кому-то помочь. Не может человек с грязной душой иметь в себе столько веры в справедливость. Помнишь девчонку из школы, Юлю Румянцеву, которую избили три подонка из параллельного класса? Ведь стояла толпа и просто смотрела в страхе вступиться за нее. И только ты принялась скакалкой хлестать их по ногам. Смешно ли, что твоя смелость отпугнула эту свору и заставила других встать на защиту этой несчастной девчонки?
– Тебя ведь не было при той ситуации, – рассмеялась смущенно Аня.
– Я увидел эту сцену уже в полном разгаре из окна кабинета физики, если помнишь, на третьем этаже… пока выбежал во двор…
– Ясно, не успел мне на помощь…
Он улыбнулся.
– Да, правда, испугался за тебя. Эти ироды безголовые были способны на все.
– Не стоило переживать, – с наигранной надменностью убеждала она. – Получила бы по заслугам, если что.
Он не стал прекословить, а продолжил свою речь:
– Главное, что именно тогда я понял что ты – борец. А, как правило, борьба за справедливость – вещь неблагодарная. Такие смельчаки как ты всегда на примете у тьмы, потому как становятся помехой на ее пути уничтожения человека. Поэтому в твоей жизни что произошло?
– Что?
– Тебя стали искушать сойти с этого пути борца, убедили в том, что это сложно и у тебя нет на это времени: мать пьет, младшая сестра требует внимания, в семье нищета, а еще хотелось любви, счастья, денег… То есть ты ушла от великого и сконцентрировалась на обыденном, что постоянно делает каждый из нас.
– Да, по сути, нужда заставила меня выбрать не ту дорожку. И неумение с трудностями справляться человеческим способом.
– М-да, – вздохнул Володя, – я упустил из виду момент, когда ты колдовством увлеклась. Замечал только, как ты с малой суетилась, по дому управлялась, мать пьяную на себе таскала… Уже потом, позднее услышал о твоих гаданиях и магических штуках… Вся школа об этом говорила. И я опять тогда опоздал…
– Да, в школе ты был не пунктуален, я тебе скажу.
Эта ирония вызвала у него улыбку.
– Такой незначительный недостаток мог стать причиной твоей гибели, – задумчиво произнес он. – И этого я не смог бы себе простить. Тогда многие люди были бы лишены твоей любви и помощи…
– Ой, я умоляю, не преувеличивай, Вова, – с какой-то раздражённостью она откинулась на спину и взволнованно уткнулась взглядом в темноту. – Прямо мир бы канул в бездну без меня…
– Нет, – он повернулся на бок и заботливо притянул ее к себе. – Не канул бы… Но… родная моя, где те сережки, которые я подарил тебе на твой день рождения?
Она молчала, потому что чувствовала его осведомленность ответом.
– Ты сдала их, чтобы помочь Анжелке тети Вали, верно?
– Стоял вопрос между жизнью и смертью.
– Это чужие тебе люди… Абсолютно чужие, через раз здоровающиеся с тобой и регулярно обливающие грязью нашу семью.
– Мы перед Богом равны, ты сам говоришь.
– Я ведь не говорю, что ты плохо поступила. Более чем благородно. Вот в этом вся твоя суть, моя дорогая. Откуда же будет у твоего ребенка отдых, если ты раздаешь деньги на благотворительность подобного рода?
– У Анжелки тоже дочь. Она могла остаться сиротой.
– Я люблю тебя.
– И я тебя. Прости за серёжки.
– Ничего, новые купим. Лучше бы от хлама своего избавилась. Романтического…
– Это антиквариат, доставшийся мне от бабушки, – смеялась она.
– Для меня это хлам.
– Почему ты всегда знаешь о том, что я делаю, и всегда молча наблюдаешь?
– Это потребность твоей души – делать добро. Лишить тебя этого равносильно тому, что беспощадно перекрыть кислород сердцу.
Что она за человек? С этой мыслью открыв глаза, Вадим ощутил на губах солоноватый привкус… Через распахнутые настежь окна в комнату влетал порывистый ветер, небрежно одергивающий белоснежные занавески, сквозь полупрозрачный гипюр которых просвечивалась морская синева и стройный женский силуэт.
Да, это она! Пришла вновь потеребить мужское сознание своим присутствием: с нежностью заглянуть в глаза, коснуться своими пальцами, будто перышком, его застывшего в изумлении лица, подразнить полуоголенным телом, скрывающимся под летящими "лепестками" изорванного белого платья… После этого она уйдет, бросив на прощание легкую улыбку… Хотя, может быть, в этот раз она проявит себя несколько иначе?