Соблазнить верную

Ему трудно было согласиться с тем, что в зеркале на него выпучилось подобие оборотня с белым лицом, синяками вокруг глаз и ярко выраженными тощими скулами, – и это принадлежало ему и никому другому. Никакой грим не смог бы так реалистично передать медленное, но уверенное движение к смерти. Вадим сам заметил, как его глаза сверкнули огненными искрами, в которых отражалось презрение и… жажда мести. Казалось, если бы Анна появилась перед ним, то он сломал бы ей шею одной рукой – такая сильная ярость им овладела.

– Надо немедленно это прекратить! – выдавил из себя он, принявшись умываться, дабы прийти в чувство.

– Только не бухай, Вадик! – голос раздался откуда-то из-за спины, и его обладателя он увидел в зеркале – дядя Петя. – Тебе нужно чуть-чуть для смелости… ну или, скорее, для транса. Не напивайся до свинообразного состояния! Ты должен быть при памяти! Понял?

Не ответив, тот только хладнокровно зыркнул на оболочку отчима и прошел в кухню. Взяв в руки тетрадь с записками мага, Вадим принялся искать глазами то, что видел вчера, но в силу своего состояния не смог запомнить.

«Колдовство в церкви». В отличие от названия, описание не содержало ничего мистического – обыкновенные действия, цель которых присутствующие там люди не смогут раскусить: поставить свечу, мысленно произнести фразу, представить себе исполнение цели. Главное состояло в последующем завершении ритуала… И вот там уже была мистика.

Пробежав глазами по содержимому, Вадим захлопнул тетрадь. Этот сценарий он запомнил с не присущей себе легкостью. И что странно – ему не понадобилось все перечитывать вторично, ибо каждая запятая и так стояла перед его глазами.

Опохмелившись, он взял куртку и вышел из квартиры.

Но смелость и хладнокровие, четкость в выполнении действий и ясность в голове сопровождали его лишь до церковных ворот… При виде куполов его вновь стало трясти, появился страх и жуткое желание вернуться домой, закрыться в своей конуре, в которую превратилась его квартира, и никогда оттуда не выходить.

– Ну нет, – пробубнил Вадим сам себе, – теперь вы меня не остановите.

«Вернись!» – какой-то голос внутри него, звучавший от самого дома, вдруг стал четче и яснее. И чем ближе Вадим подходил к храму, тем громче он слышал этот приятный и убаюкивающий женский голос.

«Вадик, милый, остановись! Будет хуже! Не делай этого!»

Зловещий шепот мужского голоса, звучавший в унисон с мольбами женщины, куда-то пропадал… И Вадим начинал злиться – именно мужчина являлся неким суфлером, подсказывающим дальнейшие действия и подбадривающим на пути к цели. Но когда говорила женщина, начинало болеть сердце… в предчувствии беды.

Но он шел… он уже стоял перед воротами. В руках сжимал принесенную с собой свечу… Ее нужно поставить на подсвечник у панихидного стола… Так было написано… Так нужно выполнить.

«Вадик, родной, не делай этого! Ты должен бороться! Иначе пойдешь за ним… погибнешь».

Кто это? Мать? Оглянувшись, он увидел силуэт сгорбленной старушки в светлом цветастом платьице.

– Бабуля, – вдруг сразила его собственная мысль, тут же озвученная прискорбным тоном.

Он намеревался броситься к ней, чтобы обнять и… разрыдаться… Так плакать почему-то захотелось! Но она исчезла… бабушка скрылась в тени деревьев, расплывшись в очертаниях пня, с восточной стороны освещенного солнечными лучами. Неужто этот кусок дерева так походил на ее фигуру?.. Наверное, старушка ему почудилась…

«Иди уже!» – кто-то толкнул в спину, и Вадик сделал шаг вперед, как вдруг увидел гуляющую во дворе храма Анину дочь – Карину.

Девочка смотрела куда-то вверх, очевидно, на купола, и Вадиму захотелось подойти к ней и заговорить.

«Не вздумай! Нужно быстро сделать и уйти незамеченным!»

– Не хочу идти! Отстаньте от меня! – непроизвольно произнес он.

«Если не убьешь ее, умрешь сам. Умрешь с позором. Через самоубийство. Все твои фанаты поймут, что ты признал свою бездарность, превратившись в жалкого неудачника. Нужно ее убить! Немедленно. Сейчас же, пока не поздно!»

«Вадик, нельзя. Погибнешь вслед за матерью! – бабулин голос зазвучал вновь вместе с шелестом листьев, встревоженных обеспокоенным ветром. – Посмотри на Крест!»

Его глаза сами поднялись в небо и упали прямо на вершину купола, на Распятие, заискрившееся в солнечном свете, будто звезда. Что-то внутри сжалось, и ноги вдруг подкосились… тело стало терять равновесие и упало ничком…

– Это мое тело? – вслух спросил он сам себя.

«Лучше спроси: твоя ли это душа?» – шептал бабулькин голос.

– Не моя! – его лицо исказилось в предчувствии плача, вырывающегося из груди вместе с разрывающей сердце болью. – Нет у меня души! Нет!

Последние слова звучали криком, на который Карина перепуганно оглянулась, и он, лежа увидел только детские ножки, взбирающиеся на крыльцо храма.

– А-а-а-а, – продолжал рыдать Вадик, не веря, что это происходит с ним. – Как больно!