Соблазнительные изгибы

– Сынок. – Его улыбка выражает сожаление, безмолвно прося меня не обижаться на маму, но прежде, чем он успевает сказать еще хоть слово, это делает Мейер.

– Неужели вы не знаете, что о Тобиасе уже слагают легенды? – Мейер смягчает тон, и я подхожу ближе к двери. – Ваш сын – воплощение трудолюбия и целеустремленности. Он заставляет не только свой разум, но и свое тело выходить за пределы возможного, порой в ущерб своему здоровью. И делает это с улыбкой, потому что ему это нравится. Он искренне увлечен своими возможностями. То, что он делает для спорта сегодня, запомнится на долгие годы, и это только удвоится, когда он продвинется выше. А он это сделает.

Мой пульс учащается, и я сглатываю комок в горле.

– Миссис Круз, ожидается, что Тобиас перейдет в одну из команд высшей лиги в первом раунде драфта этого года, и если вы не совсем понимаете, что это значит, позвольте объяснить…

– Я осознаю, что моему сыну посчастливилось получить второй шанс, поступив в университет по рекомендации Рида, но вместо того, чтобы усердно работать, как его брат, он все бросает.

– Не хочу умалять заслуги вашего старшего сына, – быстро отвечает малышка. – Потому что то, что он делает, здорово. Но прошу заметить, что в университет на медицинское направление ежегодно принимают более двадцати одной тысячи студентов. Принимают, а не приглашают. Не знаю, известно ли вам это, но в профессиональную лигу бейсбола каждый сезон отбирают чуть больше двенадцати сотен спортсменов. Двенадцать сотен из пятидесяти двух тысяч претендентов, и ожидается, что ваш сын будет в числе первых. Один из пятидесяти двух тысяч или один из двенадцати сотен – в зависимости оттого, как вы хотите на это посмотреть.

Повисает долгая пауза, и у меня сжимается грудь, когда я поглаживаю спинку Бейли.

– Этому стоит радоваться. Это… повод для гордости, – почти шепчет девушка.

Проходит мгновение, затем дверь распахивается, и мы с Мейер оказываемся лицом к лицу. Она замирает, и я клянусь, что глаза ее затуманены слезами.

Мне хочется протянуть руку, прикоснуться к ней, притянуть ближе и не отпускать. Но она тянется к Бейли и, прежде чем я успеваю сделать шаг, нежно забирает ее.

– Можешь отвезти нас обратно в гостиницу? У меня занятие по зуму, а Бейли нужно будет скоро кормить.

Все, что могу сделать, – это кивнуть.

Мейер сдержанно благодарит родителей, прежде чем выйти, и мы садимся в машину.

Дорога обратно проходит в тишине, но мой разум кричит.

Вернувшись в номер, она усаживает Бейли в манеж и пытается проскользнуть в ванную, но я успеваю преградить ей путь.

– Тобиас…

– Ты говорила искренне?

Она опускает глаза, но я костяшками пальцев приподнимаю ее голову, заставляя карие глаза посмотреть в мои:

– Просто ответь честно.

– Я ничего не говорила.

– Для меня даже несколько твоих слов означают чертовски много. – В груди вспыхивает пламя, горячая кровь течет по венам в два раза быстрее.

– Твой брат всегда докладывает Оливии и Гарро, когда ты приезжаешь в город, верно?

Хмурюсь и отвожу взгляд.

– Родители не следят за моей карьерой, но все в порядке.

– И ты не говоришь им, когда приезжаешь, потому что все разговоры сводятся к одному и тому же…

– Ты имеешь в виду область тоскливых разочарований? Да. – Пытаясь справиться с болью в области лопаток, поднимаю одну из них. – Но я привык к этому.

– Не стоит, – шепчет она, и в ее голосе звучит мягкость; не уверен, что она осознает это.

– Черт, это преследует меня повсюду, малышка-репетитор, – говорю я и через силу приподнимаю уголок рта. – Делаю что-то хорошее, то, чем могу гордиться, а кто-то другой приходит и разрушает это, вынуждая переосмыслить каждый гребаный шаг.

Ее глаза застилает грусть.

– Тебе приходится сталкиваться с этим и дома, и в университете…

Пожимаю плечами.

– Я так и не понял, почему так происходит со мной, но избежать этого невозможно. Думал, в университете все будет по-другому: новый город, новая команда, новые люди, старше и мудрее. Но потом журналисты пронюхали о моем прошлом: подросток с послужным списком длиной в километр умудрился получить полную стипендию, после того как его вычеркнули из всех списков перспективных игроков первого дивизиона в стране. И тут же я получил звание горячего питчера, а с ним и статус плохого мальчика. Они как будто ждали кого-то, на ком можно сосредоточиться, и этим «кем-то» стал я. Совершаю что-то дерьмовое – разоблачают. Делаю что-то хорошее – извращают. В прошлом году я помог одной девушке съехать с квартиры, после того как соседки по комнате кинули ее с арендной платой. Разумеется, газета опубликовала статью о том, как я разрушил мечты бедной девочки, вынудив ее бросить учебу. – Усмехаюсь, качая головой. – Знаешь, что самое дерьмовое в этом? На той же неделе я побил университетский рекорд и, черт возьми, ждал, что они напечатают что-нибудь хорошее. То, что я смог бы показать своим родителям, но об этом не было ни слова.

Мейер прикладывает руку к моей груди, поднимает голову и пристально смотрит.