«Соболь» оставляет след

— А нам надо линять поскорей, — продолжил Валёк, не обращая внимания на попытку возразить. — Ты голдовое и камушки за пятнашку сдать обещал, так? Я за срочность пятёрку с тебя снимаю, а десять штук жду. Когда?

Лицо Гены взмокло, серьга в ухе дрожала.

— Ну... Раз такой расклад... К субботе справлюсь.

— Не пляшет! Пять — завтра, а пять — сегодня. Беги и принеси!

Со всхлипом вздохнув, Гена хотел что-то сказать, но посмотрел на приказавшего и встал.

И Валёк встал. Улыбнулся. Положив руку, прижал плечо вознамерившейся подняться девицы и радушно предложил:

— Посиди, посиди... Отдохни.

И подтолкнул Гену к двери.

— Она останется, — объяснил, выйдя в прихожую. — Нам бегать да искать ни к чему. А без любви скушно, сам знаешь. И ты шустрей поторопишься. Верно?

— Не дело, Валёк, — нашел мужество запротестовать Гена. — Мы же с ней вроде...

— Значит, под чужих за зелёные — дело, а под своих и по дружбе — нельзя? — сощурился Валёк. — Обижаешь, кирюха... Паш-шёл!

Входная дверь открылась, Гена как ошпаренный выскочил на площадку и услышал, как щёлкнул замок.

Валёк вернулся в комнату, опёршись рукой о стол, наклонился к сидящей. Подняв лицо, она улыбнулась в ответ.

— Ну что, лялечка, — сказал Валёк. — Устроим забег в ширину?

Обедали, как обычно, на кухне.

Собственно, обедала, и со вкусом, Серафима Ильинична, а Баскаков пил кофе, обречённо выслушивая непременные наставления.

— ...И ты неправильно поступаешь, разговаривая с ней как со взрослой. Она — ребёнок! В её возрасте вопросы закономерны, это пора вопросов, но нельзя отвечать на них с грубой прямотой, это пагубно отразится на её мировоззрении...

— Ну, положим, на моём мировоззрении пагубно отразились ваши красивые сказки.

— Но зато вырос человеком и достиг прочного положения, а неустройство в быту зависит только от тебя. Я, разумеется, не в претензии, что ты здесь живешь, но давно можно было бы поставить вопрос на работе о новой жилплощади. — Серафима Ильинична покончила со вторым, отставила тарелку и налила себе чай. — И ты ничего не ешь, у тебя будет сужение пищевода, увидишь! Один кофе дуешь.

— Говорят, что ножом и вилкой человек копает себе могилу, — отшутился Баскаков. — Когда Певцов звонил, ничего не просил передать?

— Нет. Он назвался, спросил о моём здоровье, и я чувствовала себя очень неловко, бормоча, что тебя ещё нет...

Телефон опять залился звонкими трелями.

— Мам, подойди! — кивнул Баскаков.

— Иду, — недовольно проговорила Серафима Ильинична. — Если тебя, врать не буду, учти... Алло-о! Андрея Сергеевича?.. А кто его просит? Что? Какая Елена Григорьевна? Он ещё не приехал.

— Стоп! — он взметнулся и прыгнул к телефону. — Дай мне, я здесь... Да, Лена, да! — Мать, поджав губы, отошла и уселась на диване. — Нет, как раз ждал отчего-то... Скорее — надеялся. Что? Ну о чём вы, я рад... Что? Неважно слышно, но я вполне способен быть там через... — он взглянул на часы, — через тридцать минут... Нет, нет, ничего переносить не будем, я этого не переживу! И уже еду, слышите? Всё.

— И что же это значит? — трагически спросила Серафима Ильинична. — Кто такая Елена Григорьевна?

— Консультант нашего министерства по вопросам защиты окружающей среды... Где мой серый костюм?

— Ты наденешь новый костюм? — её глаза округлились. — Понима-аю... Ещё не виделся с дочерью, мы не поговорили всерьёз, я вру сослуживцам, что тебя нет, а появляется какая-то Елена Григорьевна — Лена! — и ты опрометью бежишь на свидание!

Он уже был в коридоре и, раскрыв стенной шкаф, потрошил его содержимое.

Стоя сбоку от вестибюля станции метро «Кропоткинская», Елена Григорьевна увидела, как по ту сторону бульвара притормозил «Москвич»-фургон, как выскочил из него Баскаков и «Москвич» уехал.

Баскаков перешёл бульвар, на ходу поворачиваясь кругом и оглядываясь, прошёл ниже ступеней, затем начал подниматься к вестибюлю.

Она обошла строение и встала с другой стороны, позади трёх подростков, самозабвенно смакующих мороженое.

Баскаков ещё огляделся, взглянул на часы и спустился ниже.

Елена Григорьевна стояла, наблюдая, как он прошёлся взад-вперед, опять посмотрел на часы, снова медленно поднялся наверх, остановился, осмотрелся и даже топнул ногой от досады.

Тихо засмеявшись, она подошла к нему, дотронулась до локтя, но, когда он обернулся, на её лице не было улыбки.

— Давно меня не заставали врасплох, — сказал Баскаков, внимательно глядя на неё. — Ишь как подошла... Только что? А то мне казалось, что вы где-то здесь, а я не вижу.

— Чуть было не ушла в последний момент. — Елена Григорьевна взяла его под руку и повела в глубь бульвара. — Как-то стыдно за себя стало. Не стыдно, а... неловко. С утра на помощь напросилась, к концу дня — на встречу. Но вернулась домой, и хоть вой от пустоты. Позвонила подружке, той ещё нет — тоже в командировке... И — никого. Пошла бродить, а на людях совсем расклеилась. Увидела автомат и позвонила.