Пока он целовал её — глубоко, испытующе, познавая её — она помогала ему избавиться от одежды: она настояла на этом, желая быть ближе к его коже. Леонардо нашёл её язык, позволяя ему заполнить его рот; и когда она откинулась на постель, разметавшись бок о бок с ним, он пробежал языком по её ключице и прильнул к грудям, как дитя, что сосёт молоко из маленьких напряжённых сосков.
Леонардо уткнул лицо меж её ног и вдохнул сырую пряность земли. Воспоминания детства обтекали его: внезапный и яркий образ залитых солнцем склонов Монте Альбано над Винчи; охряные копи в Вал д'Элза, цветы, и травы, и натеки в тёмном гроте в Винчи, гроте, где он провёл так много одиноких часов; даже теперь он помнил разлитые в воздухе запахи шалфея и тимьяна, черники и мяты. Он вспоминал свою мать и первую свою мачеху, юную красавицу Альбиеру ди Джиованно Амадори. Жена отца была немногим старше Леонардо, и сколько же томительно долгих дней провёл он в гроте, желая её!.. Леонардо поднялся над Симонетгой, чтобы глубже войти в неё. Одновременно с ним она выдохнула, потрясённо глядя на него снизу вверх. Лицо её напряглось, словно она пыталась скрыть затаённую муку. Она была поистине прекрасна, длинные светлые волосы нимбом окружали нежное аристократическое лицо. Однако в этом лице были скорбь и потрясение плакальщицы.
Она была ранима... и смертоносна.
Мадонна чистоты.
Скорбящая мать, оторванная от семьи.
Холодная, прекрасная шлюха.
Она сморщилась, готовая кончить, и на миг Леонардо увидел её Медузой. Однажды он нарисовал такое лицо, ещё когда был мальчишкой, и отец продал доску за три сотни дукатов. В этот миг, в эту секунду наваждения перед тем, как кончить, её сияющие кудри почудились ему золотыми извивающимися змеями; и ему стало холодно. Он прижался к Симонетте, и одна из острожалых тварей обвила его, он даже ощутил прилипающее касание её влажной кожи и тихое шипение других тварей, сплетавшихся и расплетавшихся вновь.
Вдруг Леонардо почувствовал, что за ними наблюдает Джиневра — словно из потаённого уголка его собора памяти. Как будто это он совершал грехопадение.
Однако сейчас, именно сейчас, когда он изливал свою жизнь в прекрасную Симонетту, он щемяще тосковал по Джиневре.
И в этот холодный, влажный, одинокий миг экстаза Леонардо поймал себя на том, что смотрит в серые глаза Симонетты.
Глаза Джиневры.
Она кричала... и он тоже кричал.
Глава 4
ТАЙНА ЗОЛОТОГО ЦВЕТКА
Мы имеем три души, из коих ближайшая к
Господу зовётся Гермесом Трисмегистом и
Платоном — mens, Моисеем — дух жизни,
святым Августином — высшая часть, Давидом —
свет, когда он говорит: «В свете Твоём узрим
мы свет». А Гермес говорит, что ежели
воссоединимся мы с сей mens, то познаем, через
Господа, который суть в ней, весь мир, прошлое,
нынешнее и грядущее; всё, говорю я, что ни
существует в небесах и на земле.
Кто желает, пусть веселится; ибо
нет уверенности в завтрашнем дне.
Леонардо смотрел в высокий потолок, воображая в его тенях и трещинах лица, тварей, разные сценки. Все эти картины и персонажи, которых Леонардо видел во всех деталях, постоянно менялись, как облака в тусклом сером небе. Там точная, изогнутая линия плеча с математической правильностью ведёт к мягкому скату груди; тут — деталь укрепления, со стрелковыми ступенями, бастионом, рвом, тайным ходом и гласисом[43]: рабочий чертёж. Скорпион преображался в кудри херувима с ликом пьяного циничного Купидона. Он видел грубые наброски Мадонн, такие, как в его книжках: одна из caritas[44] напоминала Альбиеру, его первую мачеху, которая умерла, когда ему было двенадцать, другая выглядела как Франческа ди Сер Джулиано Ланфредини, его вторая мачеха, что умерла пять лет назад. Эти жёны его отца были почти девочками, и Леонардо по-мальчишечьи, виновато тосковал по ним.
В комнате было тихо, только хрипло, хотя и ровно дышала Симонетга. Она лежала на спине рядом с ним, его ладонь прикрывала её глаза, словно даже во сне он хотел помешать ей увидеть завораживающие картины над головой. В воздухе висел густой спёртый запах; в нём смешались вино, духи, пот, любовь, ламповое масло. Не встать ли открыть окно, подумал Леонардо, но побоялся, что разбудит Симонетту и что ночной воздух повредит её лёгким.