Собор. Роман о петербургском зодчем

В проекте были слабые места, но ни Михайлову, ни Стасову, ни Бернаскони, и никому из академиков они не могли броситься в глаза, то были тонкости, для них незначительные, на самом же деле важные в таком строительстве. Исправить их Огюст надеялся уже во время работы. Но он не сомневался, что на них обратит внимание Росси – Росси, самый талантливый и самый грамотный (хоть у него и не было диплома Академии) архитектор Петербурга… И Росси его не пощадит!

Между тем надо было писать объяснения по поводу записки Модюи, надо было почему-то оправдываться, и Огюст, поборов отвращение, стал собирать нужные ему бумаги.

Он посетил французское посольство и обратился с просьбой к послу его величества мсье Ферронэ затребовать во Франции несколько необходимых ему документов. Ферронэ, правда, выслушал всю историю слегка насмешливо, а представленное архитектором письмо прочитал с иронической улыбкой, однако помочь обещал, и спустя два месяца у Огюста было свидетельство, удостоверяющее получение им звания архитектора по окончании специальной школы архитектуры, и характеристика его бывшего начальника мсье Молино, а также справка о награждении его орденом за отвагу, проявленную в битве при Ла-Ротье, и даже выписка из церковной книги церквушки Сен-Пьер-де-Шайо о его рождении, крещении, о сочетании браком его родителей и о дне его конфирмации, дабы он мог еще и доказать (кто знает, что еще предстояло ему доказывать?), что он и есть тот самый Огюст Рикар де Монферран, а не кто-то иной. Все эти бумаги, время их получения и их подлинность были самым тщательным образом заверены мсье Ферронэ.

В то же время произошло и событие совсем иного рода – совершилось то, чего так упорно добивался Монферран: ему было наконец дано право распоряжаться финансами и наймом рабочей силы на строительстве. Упрямец Головин уступал натиску архитектора.

– Но берегитесь теперь! – скептически заметил Бетанкур, когда Огюст с торжеством сообщил ему об этом. – Сколь я знаю графа Головина, он так просто ничего делать не стал бы… Ему, вероятно, хочется, взвалив на вас такую ношу, доказать, что вы с нею не справитесь…

– Да, но я же справлюсь! – возразил молодой человек.

– Дай-то Бог! – со вздохом заметил генерал и ничего более не прибавил.

В декабре, перед самым Рождеством, Монферран осуществил давнее свое желание сменить квартиру. Его казенное жилье было слишком удалено от Комитета и от площади, на которой он работал. Новую квартиру Огюст подыскал на Большой Морской, минутах в пяти ходьбы от Исаакиевской церкви. Квартира была просторная, с большой гостиной, с хорошим кабинетом, с отдельным черным ходом на кухню и в привратницкую. В пустой небольшой комнате Огюст оборудовал помещение для библиотеки, которое теперь было необходимо: книги не помещались в кабинете, ломились из шкафов, а в прежней маленькой гостиной то и дело валились с буфета на голову Алеше, когда он принимался вытирать пыль. Для Элизы, давно мечтавшей о фортепиано, был куплен наконец дорогой немецкий инструмент и торжественно поставлен в новую гостиную.

Элиза ликовала. Некогда она сама выучилась играть на фортепиано и теперь мечтала нанять учителя, чтобы довести свое умение до совершенства. Но с этим приходилось еще подождать: после переселения и покупки (чуть не на полшкафа) новых дорогих книг денег вновь не хватало, хотя Огюст и получал теперь гораздо больше прежнего.

Прошло Рождество, и январь восемьсот двадцатого года начался страшными неприятностями.

Его сиятельство граф Головин, ни о чем не предупредив Монферрана, добился назначения на строительство Исаакиевской церкви специального комиссара. В середине января этот комиссар, его звали Борушкевичем, появился на строительстве и потребовал у архитектора отчеты о работе и финансовые документы…

– Говорят, граф воров ищет, – шептались между собою подрядчики, и шепоток их доходил до Огюста. – Говорят, их сиятельство Борушкевичу велел никого не щадить. Стало быть, щипнет он и нашего французика… И давно пора! Ишь ты, раскомандовался тут, иноземец проклятый!

– Что это значит? К чему это представление? – не выдержав, спросил Огюст у Вигеля при первой же их встрече в Комитете.

– Не догадываетесь? – глаза Филиппа Филипповича ехидно поблескивали, он кривил рот в улыбке. – Ну? Не привыкли еще? Привыкайте.

– Да к чему? Чего от меня Головин хочет?

– Хочет, чтоб вы ему не права свои доказывали, а ручки лизали, сударь. – Вигель в упор смотрел на своего приятеля, и тот понял, что в глубине души господин начальник канцелярии злорадствует. – Да-с, в России надобно ручки лизать, без того вас любить не станет начальство сиятельное. Вы разозлили Головина своими новшествами и упрямством. К чему вам понадобилось, например, выдумывать какие-то блоки для подтягивания тяжестей?

Огюст покраснел:

– Да что он смыслит, неуч этот?! Блоки нужны, чтобы люди не надрывались и не калечились, перемещая этакие массы гранита и штабели кирпичей… Но ему не понять, он не строитель.