Зоопарк, зверосад, а по правде — так зверотюрьма, —В полумраке луны показал мне свои терема.Остров львиного рыкаВ океане трамвайного реваТрепыхался, как рыбкаНа песке у сапог рыболова.И глухое сочувствие тихо во мне подымалось:Величавость слонов, и печальная птичая малость,И олень, и тюлень, и любое другое зверьеЗадевали и трогалиСердце мое.В каждой клетке — глаза —Словно с углями ящик…Но проходят часы,И все меньше горящих,Потухает и гаснет в звериных глазах,И несчастьеСпускается на тормозах…Вот крылами накрыла орленка орлица,Просто крыльями,Просто птенца,Просто птица.Львица видит пустыню в печальном и спутанном сне.Белке снится, что стынетОна на таежной сосне.И старинное слово: «Свобода!»И древнее: «Воля!»Мне запомнились сноваИ снова задели до боли.
ГУДКИ
Я рос в тени заводаИ по гудку, как весь район, вставал —Не на работу: я был слишком мал —В те годы было мне четыре года.Но справа, слева, спереди — кругомХодил гудок. Он прорывался в дом,Отца будя и маму поднимая.А я вставалИ шел искать гудок, но за домамиНе находил:Ведь я был слишком мал.С тех пор, и до сих пор, и навсегдаВошло в меня: к подъему ли, к обедуГудят гудки — порядок, не беда,Гудок не вовремя — приносит беды.Не вовремя в тот день гудел гудок,Пронзительней обычного и резче,И в первый раз какой-то странный, вещийМне на сердце повеял холодок.В дверь постучали, и сосед вошел,И так сказал — я помню все до слова:— Ведь Ленин помер. — И присел за стол.И не прибавил ничего другого.Отец вставал, садился, вновь вставал.Мать плакала, склонясь над малышами.А я был мал и что случилось с нами —Не понимал.
МЕДНЫЕ ДЕНЬГИ
Я на медные деньги учился стихам,На тяжелую, гулкую медь,И набат этой меди с тех пор не стихал,До сих пор продолжает греметь.Мать, бывало, на булку дает мне пятак,А позднее — и два пятака.Я терпел до обеда и завтракал так,Покупая книжонки с лотка.Сахар вырос в цене или хлеб дорожал —Дешевизною Пушкин зато поражал.Полки в булочных часто бывали пусты,А в читальнях ломились ониОт стиха, от безмерной его красоты.Я в читальнях просиживал дни.Весь квартал наш меня сумасшедшим считал,Потому что стихи на ходу я творил,А потом на ходу, с выраженьем, читал,А потом сам себе: «Хорошо!» — говорил.Да, какую б тогда я ни плел чепуху,Красота, словно в коконе, пряталась в ней.Я на медную мелочь учился стиху.На большие бумажки учиться трудней.