Я жил над музыкальной школой.Меня будил проворный, скорый,Быстро поспешный перебряк:То гармонисты, баянисты,А также аккордеонистыГоняли гаммы так и сяк.Позднее приходили скрипки,Кларнет, гитара и рояль.Весь день на звуке и на крикеВторой, жилой этаж стоял.Все только музыки касалось —Одной мелодии нагой,И даже дом, как мне казалось,Притопывает в такт ногой.Он был проезжею дорогой —Веселой, грязной и широкой,Открытой настежь целый деньДля прущих к музыке людей.Я помню их литые спиныИ не забуду до концаЗамах рублевый кузнецаНад белой костью пианино.Как будто бы земля самаНа склоне лет брала уроки,Гремели из дому грома,Певцы ревели, как пророки.А наш второй этаж, жилой,Оглохнув от того вокала,Лежал бесшумною золойНад красным пламенем вулкана.
БЛУДНЫЙ СЫН
Истощенный нуждой,Истомленный трудом,Блудный сын возвращается в отческий домИ стучится в окно осторожно.— Можно?— Сын мой! Единственный! Можно!Можно все. Лобызай, если хочешь, отца,Обгрызай духовитые кости тельца.Как приятно, что ты возвратился!Ты б остался, сынок, и смирился.—Сын губу утирает густой бородой,Поедает тельца,Запивает водой,Аж на лбу блещет капелька потаОт такой непривычной работы.Вот он съел, сколько смог.Вот он в спальню прошел,Спит на чистой постели.Ему — хорошо!И встает.И свой посох находит.И, ни с кем не прощаясь, уходит.
С НАШЕЙ УЛИЦЫ
Не то чтобы попросту шлюха,Не то чтоб со всеми подряд,Но все-таки тихо и глухоПлохое о ней говорят.Но вот она замуж решает,Бросает гулять наконецИ в муках ребенка рожает —Белесого, точно отец.Как будто бы содою с мылом,Как будто отребья сняла,Она отряхнула и смылаВсе то, чем была и слыла.Гордясь красотою жестокой,Она по бульвару идет,А рядышком муж синеокийБлондина-ребенка несет.Злорадный, бывалый, прожженныйИ хитрый бульвар приуныл:То сын ее, в муках рожденный,Ее от обид заслонил.
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
Перед войной я написал подвалПро книжицу поэта-ленинградцаИ доказал, что, если разобраться,Певец довольно скучно напевал.Я сдал статью и позабыл об этом,За новую статью был взяться рад.Но через день бомбили Ленинград —И автор книжки сделался поэтом.Все то, что он в балладах обещал,Чему в стихах своих трескучих клялся,Он выполнил — боролся, и сражался,И смертью храбрых, как предвидел, пал.Как хорошо, что был редактор золИ мой подвал крестами переметилИ что товарищ, павший, перед смертьюЕго, скрипя зубами, не прочел.