Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

вздрогнул – моя двойная тень на снегу
высоко двоится белая луна
на двойной луне – двойное небо

три звезды – алмазная стрела
на снегу – алмазная стрела
вздрогнула двойная луна

высоко двоится белая тень
вздрогнуло мое двойное небо
алмазная стрела пронзила тень —

мою двойную тень на снегу.

Жанр молитвы в поэзии Сапгира (стихотворение «О себе») представляет еще один вариант самоописания:

дышу на бумагу
блаженно рукой помаваю
и славлю дыханьем Тебя
наверно я самый
из них сумасшедший —
из них нищих духом
и попросту бедных
с их тощими книжечками
и кирпичами стихов

Жанровые векторы в поэзии Сапгира становятся разными подходами к описанию субъекта. Перед нами череда стихотворений с поэтической рефлексией по поводу собственной идентичности. Главное, что их сближает, – ощущение раздвоенности личности, сложности «я» как такового. Но понять специфику раздвоенности в каждом конкретном случае помогает жанр, дающий координаты личности в зависимости от самого языка жанра, от содержания и интенции. Всюду герой пытается увидеть себя со стороны, но в любовных посланиях это счастье растворения в другом, в послании, элегиях и сонете – трагедия раздвоенности, в эпиграмме – фарс похожести себя на других.

Интересный вариант жанровой игры и отношения к традиции представлен в книге «Псалмы» (том 2). Отталкиваясь от идеи о том, что все новое – хорошо забытое старое, Сапгир буквально «перепевает» псалмы, насыщая их реалиями современности (напр., «собрания ЖАКТа») и собственными комментариями (в этом контексте и просьба закрыть форточку становится способом акцентировать границы между «блаженным мужем» и грешниками). Комментатор следует логике Псалтири, однако дополняет и развивает тезисы. Так, фрагмент первого Псалма Давида «но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь» получает у Сапгира развитие и поэтическое приращение смыслов:

4. Лампу зажги
хочешь – можешь прилечь
о законе ЕГО
размышляй день и ночь
сосредоточь…
5. И вот —
дерево
омываемое потоками вод:
и ствол
и лист
и цвет
и плод
6. Весь от корней волос
до звезд
ты медленно уходишь в рост…

В целом обращение к традиции выявляет форму, получающую новое содержание или толкование: элегии пишутся стихоподобными фрагментами в строчку, сонеты получают визуальные контексты (история их появления связана с выставкой современного искусства 1975 года, на которой два сонета были нанесены на рубашки), послания не имеют конкретного идеального адресата, псалмы воспринимаются сквозь призму рефлексии героя о реальности. Отталкивание от традиции и одновременно притяжение к каноническим жанрам и структурам сформулировано и самим автором в игровой манере:

…а как заглянешь
в глинистую яму —
рты набитые землей
…Господи а это нам за что?
…сразу пятистопным ямбом
заговоришь. («Конец и начало»)

Обращение к традиции маркировано заглавиями. Так, «Розовый автокран» (вроде бы нарочито «детское» заглавие книги) становится своего рода «Мойдодыром», восстанавливающим мировое равновесие:

не злись постоянно
не обижай ближних
розовый автокран
к тебе приедет
издалека
но очень быстро
да он уже за углом

Одновременно автокран как подробность городских окраин становится линией, незримо присутствующей в пейзаже и структурирующей его, как путник в картине. Неслучайно первое стихотворение (в книге «Розовый автокран») называется «Линия», отсюда же и ощущение незримого присутствия (неважно чего, автокрана, человека или ангела, иногда всех их одновременно):

и в самом небе за окном
сквозит
прозрачней чем хрусталь
насквозь —
машины птицы солнце —
сокрыт от глаз
но очевиден