Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"

   — Я призываю вас... — тихо замямлил председатель, не отрываясь от бумаги, которую он читал. — Итак, что вы предлагаете? — повторил он свой вопрос.

   — Нам ничего не остается, как заменить Валерия Николаевича в спешном порядке во всех ролях. Эта работа очень большая, так как он несет сейчас на своих плечах весь репертуар; На ближайшей же неделе, пока будут происходить репетиции, надо будет возобновлять также в спешном порядке все пьесы с Играловым.

   — Они не сделают сборов, так как слишком заиграны, — замети/ кто-то.

   — Это делается не для сборов, — пояснил заведующий труппой, — а для того, чтобы не закрывать театра. Будь налицо Волин, можно было бы возобновить его пьесы. Но он еще не вернулся из отпуска, и наше положение безвыходно35.

   — Как видите, моя судьба зависит не от специалиста, а от вас, человека практики, — обратился я к председателю, теряя терпение.

   — Понимаю-с, — замямлил председатель, — пусть практика и, отвечает за меня. Каково положение счетов?— обратился он к главному бухгалтеру.

   — На 28-е расходов 501 270, приход 308 274, итого минус 192996.

   — Долг на мне? — спрашивал председатель.

   — Вся сумма аванса забрана, и даже с излишком.

   — Забрана... — повторил председатель, — вот как-с, пони-маю-с... Другие ресурсы театра?

   — Какие же ресурсы? Председатель — вот наш единственный ресурс.

   — Обо мне пока нужно забыть.

   — Тезка! Тезка! Финально скажу, — взволновался Валерий Осипович...

   — Я призываю...

   — Извиняюсь!

   — Роль Генриха я предлагаю передать Игралову, — соображал М. — Ему же отдать и роль Ростанева36.

   — Что?.. Ростанев — Игралов?!.. Откуда же он возьмет нерв для роли? Темперамент, ритм, добродушие, детскость, весь образ?! Лучше совсем снять пьесу с репертуара, чем ее калечить.

   — Конечно, лучше бы совсем снять с репертуара, — искренне соглашался М., — да нельзя...

   Как?! Игралов, этот красивый, самовлюбленный холодный резонер, техник, представляльщик! И вдруг — наивный ребенок, правдолюбец Ростанев!! В тех местах, где он, не помня себя, бешено мчится к правде, Игралов будет кокетничать, позировать, показывать не самую роль, а с_е_б_я в роли. Но больше всего обидно мне то, что я должен хладнокровно смотреть, как распоряжаются моими собственными созданиями, в которых течет моя кровь, бьется мой пульс, живет мой дух. У матери отнимают ее собственного ребенка и тут же на глазах отдают сопернице, которая не умеет, не будет и не может любить ее дитя.

   Это насилие приводило меня в бешенство.

   — Вы уже ревнуете? — поймал меня Д., давно уже следивший за мной.

   — Нет. Я не ревную, а я глубоко оскорблен отношением ко мне театра.

   — Каким же отношением?— спокойно допрашивал он.

   — Как “каким”! Берут мои роли и на глазах у меня делят их между собой.

   — Да, они с удивительной готовностью торопятся исполнить ваше желание.

   — Мое? — недоумевал я.

   — А чье же? Разве не вы просили отпустить вас на весь сезон? А чтоб это сделать, надо предварительно заменить вас во всех ролях.

   Я осекся.

   — Как вы думаете, весело им портить ансамбль лучших пьес репертуара и брать на себя скучнейшую работу по спешной замене главного исполнителя? Шутка сказать, перерепетировать шесть старых набивших оскомину пьес.

   — Как глупо! — негодовал я сам на себя. — Я единственный виновник всего происшедшего и своих собственных теперешних волнений, и я же обвиняю других, ни в чем не повинных.

   — Беда, когда заведутся дублеры! — продолжал гипнотизировать меня Д. — А если триблеры, то еще хуже! Я слышал одним ухом, что режиссеры находят необходимым на роль Генриха вводить сразу двух исполнителей.

   — Двух?! —переспросил я с тоской.

   — Да, — подтверждал Д., — иначе Игралову придется выступать ежедневно.

   — Ежедневно! — переспросил я с чувством большой обиды за театр.

   — Да, ежедневно, — спокойно добивал меня Д. — Когда вы вернетесь назад в театр, вам придется играть уже ваши роли не каждый раз, не каждую неделю, а через каждые два раза, то есть по разу в три недели. Это неприятно, так как после длинного перерыва роль играется не свободно, с увлечением, а с оглядкой, точно с тормозами, которые мешают отдаваться целиком творчеству.

   — Да, вы правы, — согласился я.

   В это время старик режиссер Бывалов очень громко, вероятно, чтоб я слышал, закричал:

   — Из сюртука Фантасова можно сделать не один, а два костюма, сразу для обоих дублеров, и останется еще на жилетку для триблера.

   При этом он утрированно театрально смеялся, топтался на месте и корчился как бы от распирающего его толстый живот смеха.