Читаем Собрание сочинений. Том 1. Голоса полностью

так поэма обдуманная в уединенииночью при свете луныписанная при свете лампадыпрочитанная в постелимолодою красоткоюпотом печатаетсяв сальной типографиипродается в книжной лавкечитается лакеямии критикуется и разбираетсяи критикуется в «Северной Пчеле» дуракомно этого мало — так новая поэмаиз-под подушки барышнипереходит в руки ее служанкии является в переднейизодранная и запачканнаяно и этого мало – так поэмапереиздается и переиздаетсяразбирается и комментируетсялакеями и дуракамиа потомки ученой служанкигенетически ничего не понимаязачитывают ее до дыркак какую-то древную абракадабрупотому что внуков барышнидавно расстреляли1830, 1995

«Что прежде, то теперь. Толпа глухая…»

Что прежде, то теперь. Толпа глухая,Крылатой новизны любовница слепая,Надменных баловней меняет каждый день,И ниц повержены с ступени на ступеньЛетят кумиры их, увенчанные ею.Чем выше вознесен, тем падает больнее.Живет полуживой, уже и позабыт,А общая молва про нового трубит.1833, 1995

НЕСКОЛЬКО СЛОВ К ЧЕРНОВИКАМ ПУШКИНА

Говорят, что путем подражания можно достичь большого проникновения в предмет изучения. Во всяком случае, это один из путей. Тайна Пушкина – это трепет и свет, исходящий от стихов. Как он этого достигал? Интуиция, вдохновение, прозрение конечно. Неповторимость личности – очевидно. Но еще и кропотливый труд.

Черновики свои поэт предусмотрительно сохранил для потомства. Будто знал заранее, как мы будем их разглядывать, изучать, изумляться.

Вначале я даже рисовал для себя его скорописные рисунки, пытался подражать скорописному почерку. Как она летела – его мысль! Черновики порой похожи на дымящееся поле битвы. Мысль, как говорится, висела на кончике пера. В некоторых местах впечатление, будто здесь поработала мощная ЭВМ. Быстро-быстро перо чертит подряд все близкие эпитеты. Затем поэт отказывается от всего и восстанавливает первоначальное, оказалось, самое точное. Просто была проверка. А иногда сверху вниз двадцать – тридцать вариантов одной строки, где же окончательная? Вот она, вырисовывается, словно античная статуя из куска мрамора, как тогда любили говорить.

Но порой поэт бросал начатое: может быть, помешало что-то, потом допишу. Но так и осталось, не было завершено. Теперь уже навечно.

И мне страстно захотелось последовать за мыслью гения. Не мне первому, до меня этому благородному занятию предавались А. К. Толстой, В. Ходасевич, В. Брюсов, в настоящее время – Андрей Чернов.

Нет, не состязаться, а скорее поучиться и проследить за всеми ходами и поворотами Его творческой мысли. Попробовать вообразить, что могло бы получиться, если бы… «Если» – это слово будит воображение. Конечно, получается лишь один из возможных вариантов. Окончательное не существует, но поскольку его линии уже давно очерчены во времени воображением и традицией, можно считать, что оно есть. И вот – угадал, попал в «десятку», так могло быть. Чувство такое, что мрамор потеплел под рукой.

ЗАМЕТКА О ФРАНЦУЗСКИХ СТИХАХ А. С. ПУШКИНА

Время от времени в моей жизни литератора появлялся Пушкин, – что за фамилия! – и сразу, как после выстрела или грозы, все вокруг тревожно освежалось, иначе не скажешь. Недаром в моей библиотеке только литература о Пушкине занимает целую полку. В 1985‐м я посвятил ему в свою очередь почти год и написал книгу «Черновики Пушкина» – мне захотелось последовать за поэтом, начиная с его черновиков, набросков и недописанных произведений. Как летела его мысль, было просто упоением поспевать за нею!

Рождался ряд вариантов. Поэт мог бы закончить свое стихотворение так, а мог бы иначе. Иногда – как озарение: кажется, попал в точку. Это было для меня высшей наградой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература