Собрание сочинений. Том 1. Голоса

Вырванный из середины человеческой комедии кусок пестрой киноленты стрекочет и светится на рабочем экране на монтажном столе. Завиваясь двойным серпантином, лента струится в корзину.

ГЛАВА 1

Это было еще при советской власти. Ранней осенью шел я по Ленинскому проспекту, непомерные масштабы зданий и асфальтовых промежутков между ними, не заполненные ни людьми, ни машинами, строили передо мной какую-то особенно нечеловеческую перспективу. Но люди здесь жили, как-то сторонкой спешили по своим делам, толпились в полупустых магазинах «за колбасой», сидели в кафе, где почти ничего не подавали кроме советского шампанского и салата «оливье». В одно из таких кафе я решил заглянуть и выпить бокал, ну уж – и закусить что подадут. Денег на удивление брали немного.

Для чего был предназначен этот высокий зал со сводчатым потолком, в центре которого простиралась обширная овальная фреска: голубое небо, из которого сыплются парашютисты, – я не знал. Но сидеть на розовом стуле за пластиковым лиловым столом здесь было достаточно неуютно. По-моему, это было похоже на космопорт будущего, который атакуют пришельцы из других миров. При взгляде наверх именно это приходило в голову. Но бокал шампанского и шоколадку мне подали быстро, и я смог оглядеться.

Неподалеку от меня – блондинистый молодой человек, на первый взгляд ничем не привлекающий внимание. Он посмотрел на меня. Резкие заостренные черты лица. Нет, не он меня разглядывал. На столе – на голубом пластике сидел крупный пруссак, да, да, таракан, и клянусь, рассматривал нас обоих. Во всяком случае, поводил усами в обе стороны.

И сейчас я вижу эту картину откуда-то сверху (видимо, из купола с точки зрения летящего парашютиста): внизу в полупустом помещении – двое и между ними на столе – коричневое арбузное семечко. И какая-то общая разумность в этом треугольнике. Не случайность.

Ну, таракан исчез быстро, будто его кто-то смахнул со стола. Подозреваю, он и появился для того, чтобы привлечь к себе внимание и тем соединить нас как бы ненароком. Природа любит прибегать к таким мягким связкам, иначе все выглядело бы слишком нарочито. И события то и дело стукались бы, ударялись бы друг о друга – тарелки товарных вагонов на маневровых путях…

Теперь мне приходится догонять происходящее, я ведь пропустил сейчас, как он все приглядывался ко мне, а потом решился: встал, видимо, очень взволнованный, и пересел за мой столик. Шампанское принес – целую бутылку заказал, отпито немного.

– Извините, вы не против?

– Пожалуйста.

– Разрешите, я вас угощу.

– Спасибо, у меня есть.

– Но позвольте, позвольте, я вас угощу. Я вас знаю, я вас читал в самиздате. Вы меня не помните. Я – Сергей. Мы с товарищем видели вас на квартире у Шполянского… Еще Олег Евграфович… Не бойтесь. Никому до нас дела нет и вокруг никого подозрительного. Поверьте мне, я их всегда вижу. А сейчас их нет… Вы можете мне вполне доверять…

Ну, не помнил я его, хоть убей. Видимо, видел и путал меня с кем-то. Но просто не было свободного промежутка выяснить. Мой сосед, доверчиво-близко наклоняясь ко мне, как заговорщик, лихорадочным быстрым шепотом обрушил на меня поток торопливых слов.

– Я подумал, глядя на вас, что вы тоже – вы обязательно, вы ведь не как мы, вы постоянно сражаетесь, сколько душевных ран они вам нанесли, на вас только мир и держится, я вижу, вы всегда готовы, вот и перевязь у вас, и латы, и меч и копье – и под шлемом такие густые седеющие волосы.

Действительно, свой берет, сиречь шлем, я снял и положил рядом на стул, развязал шарф, иначе перевязь, копье – свою палочку (я хромаю, иногда с ней хожу, но стараюсь без) приставил к стулу и остался в куртке, то есть в кожаных латах.

– Вот меча у меня нет, – заметил я.

– Что вы! – собеседник даже задохнулся от справедливого возмущения. – А разящее слово?

– Это только метафора, да и та не моя.

– Хороша метафора! Я сам видел, как свистнул стальной ветер и у этой бездарности (он назвал известного писателя-чиновника) голова слетела с плеч и покатилась по ковровой красной дорожке из кабинета. Таким вы для нас остаетесь. Сергей меня зовут.

– Ефим Борисович. Но я ничего никогда не писал существенного. Просто Исаак Самуилович – мой старинный друг.

– Пусть не писали. Пусть старинный друг. Я понимаю. Все отлично.

Сергей долил фужеры почти не шипучей кислятинкой – поднял свой.

И – шепотом, – За их погибель!

– Ну что ж, за это выпить я готов, – я почему-то оглянулся, да плевать! что ж, я и выпить не могу?

– За сражающихся – с ними! – он поставил палец, я машинально поднял голову.