В мемуарах он записал: «Я сказал ей садитесь потому, что сидящая женщина не может быть патетична».
Так обращались до революции с молодежью.
Говорили, — садитесь, вот вам место в наших журналах, вот вам благосклонная рецензия, будьте как все.
Маяковский прошел жизнь, не садясь. Он ощутил историю и во имя ее пересоздал стих.
Дальше шли стихи: «В кровавом венце революций грядет 16-й год». Он ошибся только на год.
Маяковский вошел в революцию, как человек, который ждал ее прихода.
Пушкин в конце жизни занялся исследованием русского стиха, ссылался на Тредьяковского, Радищева, Востокова, говорил, что нужно стих приблизить к народному.
Вопросы о реформе стиха подымались в России обычно людьми революционно настроенными. Так говорил об этом Пушкин, который указывал, что реформаторство Радищева в стихе связано с его неуклонной революционностью. Русский стих, которым созданы великие произведения, вырастая, все еще не мог преодолеть наложенных на него когда-то правил, из которых он вырос.
Почувствовал другой стих Блок, но решил новый русский стих Маяковский, решил просто, не думая об этом.
Революция развязала его именно потому, что у нее были свои задачи и лозунги, у нее были слова, которых нельзя было изменять, которые должны были лечь в стих.
Так Маяковский, ставший поэтом революции, пересоздал русское стихосложение. Он писал в Роста, он писал рекламы, он писал поэмы, возвращаясь к ним с опытом агитационного стиха.
Не всегда у великого поэта есть великие соседи.
Не всегда теория успевает за практикой в искусстве.
Среди лефовцев — друзей Маяковского — были люди убежденные, что поэзия в революции отживет, что поэзия умрет. Были пролеткультовцы, которые говорили, что революционному народу не нужно образности, что вообще в искусстве исчезнет вымысел, будет только документ. Были люди, которые упрекали великого поэта революции в том, что он пишет о любви.
Маяковский был поэтом и рассказывал о любви. Рассказывая об этой любви, он оставался революционером.
Эта была борьба за будущего человека, который шире, а не ýже человека вчерашнего. Борьба за будущее, борьба за мир настоящего и освоение истории — содержание послеоктябрьской литературы.
Маяковский начал работать в революции, писать для нее.
Города пустели.
Потухли печи, трубы отопления стали холодными.
В московской комнате Маяковского был ледяной мраморный камин, в углу одно окно.
Комната суживалась к окну и действительно была похожа на лодочку.
В этой лодочке плыл Маяковский через бурные годы.
Сугробы стояли в Москве окаменелыми волнами на два аршина над землей.
Валил дым, на полу «Роста» писал Маяковский плакаты, писал стихи о революции, о борьбе с разрухой.
Любовь его большая, долгая. Он представлял любовь с воскрешениями. В его стихах рассказывается о том, как он погибает, уходит из земли, возвращается снова и снова продолжает ту же любовную тему.
Я не пишу хроник. Поэтому вспоминаю о другом.
В начале лета да и сейчас еще у подъезда Художественного театра стоят очереди на «Анну Каренину».
Милиция регулирует очередь.
Раз милиционер закричал толпе: «Граждане, будьте же культурными, нельзя же всем попасть в один театр».
Почему Анна Каренина, которая любила одного, а имела сына от другого, почему Анна Каренина, муж которой не такой уж злой, но неприятный, почему умершая под колесами поезда Анна Каренина нужна сейчас народу, который весь хочет попасть в один театр?
Любовная тема вернулась в нашу литературу, стала одной из основных тем, но она вернулась совершенно по-новому.
Люди, которые стояли рядом с Маяковским, думали, что эти темы сняты.
А они возвращаются потому, что человек после революции стал еще больше человеком, расцвел, стал более требовательным. Ему нельзя сказать, что женщина, которая любит, не равна ему по состоянию. Этого вопроса нет, он снят жизнью. Но вопрос любви остался. Жадность к жизни усилилась. Сперва для поэтов только сама революция в целом была темой (так часто песни поются о самой песне), а потом революция стала не только темой искусства, а содержанием и требованием всей его жизни.
Вот этот путь через отрицание к утверждению, через войну к миру, через революцию к жизни — большой путь для поэта. У нас есть большие поэты. Был Хлебников, большой экспериментатор, много давший Маяковскому. Революция в самом Хлебникове вызвала такие вещи, как «Ночь в окопах». Преждевременная смерть не дала Хлебникову возможности вырасти вместе с революцией, перейти от исключительных вдохновенных строк, от вдохновенных обломков к большим, для всех понятным вещам.
Существует простота пошлости, простота романса и существует вторая простота, простота формулы, простота коперниковской системы, простота плана пятилеток, которую понимают все. Путь настоящей поэзии и прозы — путь к этой второй простоте. И Маяковский ее достиг.