Собрание сочинений (Том 2)

- Вас спрашивают.

- Кто? - спросил Геннадий.

- Какой-то мальчик.

- Ну давай, пусть зайдет, - сказал Геннадий, потягиваясь.

Вошел незнакомый мальчик-заморыш в старом пальтеце, в кепочке, Геннадий было не узнал, потом усмехнулся: Малютка. Хорош мальчик.

- Головной убор, между прочим, рекомендуется в помещении снимать, заметил Геннадий, свысока поздоровавшись. Малютка безропотно снял кепку, под нею обнаружилась та же грязная тюбетейка, в которой Малютка ходил летом.

- Что это вы зимой и летом в тюбетейке? - насмешливо полюбопытствовал Геннадий.

- Голова зябнет, - пискнул Малютка, с кепкой в руке стоя перед кроватью, на которой возлежал Геннадий.

- Что скажете? - спросил Геннадий, закуривая.

- Я от Цыцаркина, - сказал Малютка. - Очень просит вас зайти.

- Зайду, как же, - сказал Геннадий. - Передайте - завтра зайду.

- Просил, чтобы сегодня, - сказал Малютка. - Чтобы обязательно сегодня. Очень нужно. Он не так здоров. Бюллетенит.

- Что такое?

- Простыл. Ангина. Тридцать семь и восемь.

"Пойти, что ли", - подумал Геннадий. Тащиться под дождем не хотелось, но вроде бы и неудобно отказать после того, как Цыцаркин его выручил. И, кстати, неплохо бы прихватить взаймы еще рублей хоть триста, а то получка ведь когда... Зины все нет, может до утра задержится в больнице, некому накормить ужином, а у Цыцаркина наверняка и закуска и выпивка.

- Который там час?

- Двенадцатый.

- Дождь идет?

- Маленький. Совсем маленький.

- Ладно, - сказал Геннадий. - Я оденусь.

Малютка деликатно вышел. Геннадий поднялся, и они отправились к Цыцаркину.

Дождь в самом деле притих, но продолжал идти. У Малютки оказался зонтик; еще на лестнице он предложил его Геннадию:

- Желаете?

- Давайте, - милостиво согласился Геннадий, хотя на нем был непромокаемый плащ, а на Малютке вполне промокаемое суконное пальтишко.

Цыцаркин обитал в тихой улочке, в первом этаже кирпичного двухэтажного дома. Ставни его двух окон были закрыты; на улицу доносилось приглушенное пение патефона. Малютка сказал:

- Стукните в окно, - ему самому было не дотянуться.

Геннадий стукнул. В темноте, шлепая по лужам, подошли к низкому каменному крыльцу. Дверь сейчас же открылась. Открывший не сказал ни слова и был едва различим в неосвещенном тамбуре передней, но по густому запаху парикмахерской Геннадий догадался, что это Изумрудов. Все втроем прошли в комнату Цыцаркина. Там страстно заливался патефон: "Лобзай меня, твои лобзанья мне слаще мирра и вина". Цыцаркин в фланелевой пижаме, с повязанным горлом, сидел возле патефона и сосредоточенно слушал, упершись руками в расставленные колени.

- А! С приездом! - рассеянно сказал он, взглянув на Геннадия мельком, и дослушал романс до конца. Геннадий обиделся и решил дать понять, что Цыцаркин никаких особенных не оказал ему благодеяний и что Геннадию не из-за чего изливаться перед ним в благодарности. Цыцаркин остановил пластинку и обратился к нему.

- Темпераментно поет мадам, - заметил он. - Я бы тебе продемонстрировал мои новинки, но уже двенадцать, соседи спать хотят, надо соблюдать законы общежития. И, кроме того, есть разговор. Снимай мантель, садись ближе. Как съездил? Отдохнул? Выглядишь хорошо.

- Где там хорошо, я ведь как ехал... - начал Геннадий.

Цыцаркин перебил:

- Хорошо, отлично выглядишь. Побед, наверно, одержал неисчислимое количество. Молодец, красавец. Люблю этого молодца, - сказал он, обернувшись к Малютке и Изумрудову, и погладил Геннадия по плечу. - Вы еще увидите, какой он молодец.

Изумрудов сидел в кресле, расфранченный, мягкий и благоуханный, как прошлый раз, летом, когда они тут выпивали. Малютка смиренно присел у двери на краешке стула, сжавшись и подхватив себя руками под локти. Выпивки и закуски не было видно.

- Отлично, отлично все, - кротко и ласково говорил Цыцаркин. - Все хорошо, прекрасная маркиза... Съездил, Геня, теперь поработать требуется, не все, мальчик, гулять, надо и потрудиться...

- Послезавтра выйду, я с дороги разбитый весь, - сказал Геннадий, недовольный, что уж и Цыцаркин взялся его поучать. Цыцаркин вновь перебил, не дослушав про дорогу:

- Работа предстоит. Надо выполнить одно общественное дело, три человека требуются, ну, мы так наметили, что один человек - это будешь ты.

- Что за дело? - спросил Геннадий без охоты - общественные дела его не манили.

Цыцаркин встал и принялся ходить по комнате, шаркая войлочными подошвами разношенных туфель.

- Видишь, Геня, - заговорил он тихо и внушительно, - есть на свете великая вещь - законы товарищества! Человек, который исполняет законы товарищества, этот человек не пропадет ни при каких обстоятельствах. И наоборот: если человек манкирует законами товарищества, то пропадет рано или поздно; ничто его не спасет; он может изловчиться отсрочку получить, умеючи, но рано или поздно Немезида его настигнет. Доведись до кого хочешь: я бы, скажу откровенно, давно пропал, если б не товарищество, вот откровенно тебе говорю. Человек крепок товариществом. Ты, Геня, молодой, не все еще постиг своим незрелым опытом, так послушай, что тебе искренний твой друг говорит: пропадешь без товарищества!