Собрание сочинений (Том 2)

- Хорошо, - неопределенно произнес Саша.

Еще помолчали. Саша спросил, томясь:

- Курить здесь нельзя?

- По коридору направо курилка.

- Вы не хотите курить?

- Мне нельзя.

- А!

В таком роде тянулся никому не нужный разговор. Саша достал папиросу, долго мял ее в пальцах, потом с силой дунул в мундштук, решительно вскочил, простился и ушел.

Внизу, в раздевалке, его окликнул женский голос:

- Саша!

Он узнал пожилую женщину, которая отворила ему дверь, когда год назад он приходил на Разъезжую; он догадался, что это мать Геннадия.

- Ты был у Гени? - спросила она обрадованно.

- Да, - ответил он и добавил: - Здравствуйте.

- Здравствуй, - сказала она и ласково, горячо сжала ему руку. Наконец-то мы с тобой познакомились.

Седой, красивый человек в железнодорожной форме подошел и сказала Саше:

- Угости папироской.

Саша протянул ему коробку.

- Это Леонид Никитич, Генин папа, - сказала мать Геннадия.

- Где работаешь? - спросил Леонид Никитич. - Тяжело? Ничего?.. Ну и как материально? - Они поговорили о Сашиных заработках. - Это ты молодчина, что приобрел специальность. Великое дело. Какую шутку судьба с тобой ни пошути, а ты имеешь специальность, и ты себе хозяин. Меня сколько раз хотели выдвинуть по профсоюзной линии - не пошел, не хочу: мне лучше нет, как на паровозе.

- Саша, - сказала мать Геннадия, - ты приходи к нам.

- Да-да-да, - подтвердил Леонид Никитич, - имей в виду, как какая беда или нужда - валяй к нам без всяких.

- И без беды, и без нужды; просто приходи, мы рады будем, - сказала мать Геннадия виноватым голосом и на прощанье еще раз крепко, нервно пожала Саше руку. Он поблагодарил с недоуменьем: зачем он к ним пойдет, что ему у них делать? У него своя жизнь...

В эту трудную зиму, когда чуть не каждый день приходилось из-за метелей прерывать работу, к Саше пришло самое первое, самое чистое, самое лучезарное счастье, какое бывает только в ранней молодости: Катя с ним ежедневно на его "верхотуре", он едет на постройку и знает, что там его встретят Катины глаза.

О, он не ждет, что она его немедленно полюбит: за что ей его любить, за какие-такие заслуги? Вот, если он когда-нибудь станет красивым, с высшим образованием...

Но она к нему чуткая: один раз Саша достал папиросу, а спички, по обыкновению, кончились. Она увидала, крикнула: "Ребята, спички бригадиру!"

Другой раз взяла коробок из Женькиных рук, сама зажгла спичку и подала огоньку, закрывая его ладонями от ветра. И при этом улыбнулась Саше.

Он видел ее сегодня и завтра увидит с утра...

Заботиться о себе ему приходилось самому: мать жила в больнице... По дороге домой Саша зашел в булочную, купил хлеба, на ходу отламывал куски и ел... "Ребята, спички бригадиру!" - сказала она. "Ребята, спички бригадиру!" - сказала она...

Новость: Акиндинов покидает нас. Он был вызван в Москву и вернулся с новым назначением: далеко-далеко, в краю, где зреют цитрусы, ему поручено некое грандиозное предприятие. Оно еще не вступило в строй; все там нужно создавать с самого начала: и кадры, и культурные жилища, и бани с пальмами.

Задача по плечу Акиндинову: какие масштабы!.. Он торопит Марью Федоровну со сборами. Зачем тащить с собой столько барахла. Брось; раздай; едем.

Ему уже мерещится пуск нового завода, мерещится городок, который он там построит, - в восточном стиле городок, с висячими галереями и крытыми дворами; тысяча и одна ночь - водоемы, цитрусовые рощи... Всей душой он тянется туда, к задуманному, непочатому... В то же время - грустно. Расставаться грустно. Торжественный и растроганный, обходит он цеха. Эта прекрасная сила созидалась при нем, под ревнивым и требовательным его руководством. Из каждого уголка на Акиндинова глядят его счастливые и трудные годы. Свою страсть, свои усилия, восторги, гнев, разочарования громадный кусок себя он оставляет тут.

Аллея от заводоуправления к первому сборочному - как хороша она в инее, серебряные ветки сплетаются над головой, - а когда-то эти деревца доходили Акиндинову до плеча...

А Дворец культуры он так и не достроил, только правое крыло окончено... Разве достроит Косых с тем размахом?

Косых, бывший заместитель, остается во главе станкостроительного. Серенькая фигура: осторожен, точен, ко всем мнениям прислушивается... Как-то справитесь, товарищ Косых? В январе получите заказы для легкой промышленности, многое придется осваивать заново, уложитесь ли в сроки? Более восьмисот рационализаторских предложений на очереди - не утоните, товарищ Косых... Жили вы за Акиндиновым как за каменной стеной; по сути дела, вся ответственность лежала на плечах Акиндинова. Плохо, плохо будет вам без Акиндинова!

Чтобы подбодрить Косых, Акиндинов говорит ему:

- Вы, главное, смелее, смелее... Знания у вас есть, опыт есть. Главное - не робейте.

- Да я не робею, - говорит Косых.

- Да?.. - с недоверием спрашивает Акиндинов. - Это хорошо.

Косых стоит перед ним, спокойно улыбаясь, в старом костюме, который он носит чуть не с военных времен, и неожиданно говорит странные слова:

- Я робел только с вами, Георгий Алексеич. Очень уж тяжко давите вы на людей вашим авторитетом.