Собрание сочинений (Том 2)

Чуркин уходил в отпуск. Нина-жена приехала, Чуркин встретил ее на вокзале. Всегда это было счастьем: поезд медленно подходил, Чуркин с бьющимся сердцем шел по платформе, жадно ища ее лицо в окне вагона. И всегда милое лицо, обветренное и оживленное, показывалось в другом окне, не в том, на которое смотрел Чуркин; Нина стучала в стекло, Чуркин вздрагивал и видел ее - а потом стоял у вагонной подножки, мешая пассажирам выходить, и не мог дождаться, когда же выйдет она. Она выходила наконец, они целовались быстрым ("черновым", говорил Чуркин) поцелуем, он брал у нее чемодан, она знакомила его со своими товарищами, и в толпе товарищей и носильщиков они шли к выходу, и Нина говорила радостно:

- Ты ни капельки не изменился!

А Чуркин в первые минуты ничего говорить не мог, только смеялся.

И в этот раз он ждал ее у вагона и наклонился - поцеловать, но она отшатнулась и сказала испуганно:

- Что с тобой? Ты болен!

У него был измученный вид, доктора гнали в санаторий, - вот теперь поедем вместе, заездился действительно, отдохнуть необходимо...

- У тебя неприятности! - сказала Нина, заглядывая ему в глаза. - Что случилось?

Но Чуркин не сказал, не хотел отравлять встречу тяжелым разговором. Он завез Нину домой и поехал в горисполком - сдать Дорофее дела на время отпуска.

Словно пуля, которую пустил в себя Борташевич, рикошетом ударила в Чуркина - такую боль и слабость чувствовал он после того несчастного дня. Невозможно, неслыханно оскорбительным казалось ему, что он, так близко стоявший к Борташевичу, попался на удочку этой лжи и любил и уважал человека, который ежеминутно предавал и топтал все, что ему, Чуркину, дорого... "Я к нему шел с открытой душой... а он, должно быть, надо мной смеялся со своей Надеждой Петровной!" Все отметили, что Чуркин после этой истории стал сух и замкнут, говорил только о делах и взглядывал на людей острым подозрительным взглядом - и некоторые от этого взгляда смущались...

Передача дел заняла не много времени: Дорофея была в курсе текущей работы и перспектив, сосредоточенна - понимала с полуслова, Чуркин ничего не должен был разжевывать... "Кажется, все", - закончив, сказал он с угрюмой задумчивостью. Она сказала:

- Еще вопрос: как там дети Борташевича?

- Дети Борташевича? - растерянно переспросил Чуркин, застигнутый врасплох. - Да что ж?.. Живут. - Он покраснел. - Я точно не знаю...

- Как не знаешь? - изумилась Дорофея.

Чуркин опустил глаза:

- Мать, говорят, уехала...

- Да! Я слышала! Мерзавка! Там больной мальчик...

- Ну, он мог бы поехать с матерью, - пробормотал Чуркин.

Дорофея пристально посмотрела на него:

- Ты был у них, Кирилл Матвеич?

- Почему я должен у них быть! - пришел в ярость Чуркин. - Почему?! Мало мне, понимаешь, неприятностей?

- Да дети при чем! - вспыхнула Дорофея. - Дети за отца ответчики, что ли?

- Ну, что ты мне говоришь! - со стоном сказал Чуркин. - Зачем ты мне это говоришь! Ты не понимаешь!

Она не понимала. Он не шел к Сереже и Кате потому, что берег себя от страдания этой встречи. Его рана не зажила. Он не мог, чтобы это повторилось... Дорофея разглядывала его так, словно первый раз видела.

- Ну, Кирилл Матвеич! - сказала она тихим от негодования голосом. Ну, не ждала! От тебя - не ждала! И как это все вместе в тебе уживается!..

Чуркин закрыл глаза и сидел неподвижно, принимая упрек и не отвечая на него, отказываясь отвечать...

- Подумать!.. - вставая, сказала Дорофея. - Они же тебя, тебя ждали все время... и перестали ждать.

Она повернулась уходить.

- Я пойду! - сказал Чуркин. - Я - сегодня схожу.

Не оглянувшись, она вышла. Он остался сидеть как пригвожденный, дымя папиросой. Он не в силах был объяснить ей, что в нем происходит, вот этот страх перед новой болью, - не умел, и стыдно, стыдно...

Дома была Нина, расстроенная, непраздничная - теща ей рассказала, брезгливо говорящая:

- С такой женой этого следовало ждать.

Чуркин сказал, что оставит ее еще ненадолго - ему нужно зайти к детям Борташевича. Нина посмотрела смягченно, уважительно и виновато:

- Зайди, конечно, надо проститься перед отъездом...

Что бы она сказала, если бы знала, что он не видел их с тех пор? Ей это в голову не пришло. "Ждали и перестали ждать..."

Долго он отстранял от себя это. Но, видно, неизбежно было опять войти в этот дом, подняться по этой лестнице, позвонить у этой двери...

Открыла не Поля, не Катя и не Сережа, а чужая женщина, она сказала:

- Их никого дома нет.

Чуркин почувствовал огорчение и облегчение - сразу; и собирался уйти, как женщина сказала:

- Только мальчик, он больной лежит.

Думая, что он не знает квартиры, она проводила его до Сережиной комнаты. Чуркин постучал, и дверь отворилась - ее отворил какой-то мальчик. Мальчиков в комнате было много, душ до десятка, из-за них Чуркин не сразу увидел Сережу. Тот лежал на кровати, к кровати был придвинут стул, на стуле стояла шахматная доска.