- Бог с ними, пусть бы говорили, я на сцене забываю все неприятности... Но они не хотят везти "Марию Стюарт" в Москву, заменили "Грозой"; вы видели "Грозу" у металлистов?.. Вы бы посмотрели, до чего там плохая Катерина, бог знает что, а не Катерина, я бы совсем иначе сыграла... Слушайте, вы не можете дать справку, что я не имею отношения... что это клевета?
- Вряд ли вам поможет моя справка, - сказала Катя.
- Вы думаете? - спросила Зайцева. - Но что же мне делать?
- Не знаю, - сказала Катя.
- Слушайте, а если я напишу вашей матери? Вы мне дадите адрес?
- У меня нет адреса.
- Нет адреса?
- Нет.
Это была истинная правда.
- Как же это... нет адреса? У вас? - недоверчиво повторила Зайцева, заплаканными глазами глядя на Катю.
Та молчала, опустив голову. Зайцева спрятала платок и стала медленно, с прежней жеманной манерой надевать перчатки. Надев, встала и произнесла, меряя Катю взглядом:
- Девушка, я в вас жестоко разочаровалась! Вы - дочь своего отца и не более того!
Желая сказать что-то и не находя слов, Катя вышла за нею на площадку. Зеленый берет спускался в сумрачный провал лестницы. Из провала еще раз прозвучали слова, сказанные не то Зайцевой, не то Марией Стюарт:
- Что мне теперь делать!..
Катя вернулась в свою комнату: все по-старому - мебель, книги, трапеция, - дико, что все по-старому, когда жизнь перевернулась... Стало тягостно, невыносимо сидеть одной; но не хотелось видеть ни Наташу Штейнбух, ни своих институтских - никого, кто напоминал бы о прежнем. Представился Войнаровский... "Глупости; все позади, до того ли теперь... Надо работать. Самое честное на свете - работа. Пусть трудная, мне ни легкости не надо, ничего, пусть увидят - дочь отца или сама по себе... А как искать работу? Куда ни приду, скажут: почему бросаете институт, вы лучше доучитесь..." Из Сережиной комнаты донесся голос Саши. Катя вошла к ним и сказала:
- Саша, устрой меня в твою бригаду, я хочу быть строителем.
Мальчики обернулись к ней.
- А институт? - спросил Сережа.
- В бригаду?.. - не веря, переспросил Саша.
- Екатерина, - сказал Сережа, - ты ведешь себя по-женски.
- Дайте мне делать, что я считаю нужным! - крикнула Катя. - Ты мне еще будешь указывать!..
- Там же под открытым небом... на верхотуре, - заикаясь от волнения, нелепо сказал Саша. Мысль, что Катя может быть с ним целыми днями, поразила его, он залился румянцем от нежданного счастья... "А зачем же она три года училась на биолога?.." Но он поспешно возразил себе: "После доучится. Разве я могу с нею спорить..." И закончил начатую фразу еще нелепей: - Как хотите.
- Устрой меня... пожалуйста! - повелительно п о п р о с и л а Катя, сверкая глазами.
- Дело твое, - сдержанно сказал Сережа. - Но это не линия поведения человека. Это линия поведения страуса.
Катя не ответила и вышла... Минула неделя, и вот Катя встала по будильнику в шесть утра; еще не рассвело. Она надела приготовленную заранее рабочую робу: мальчиковые ботинки, стеганые штаны и ватник; на штанах внизу были тесемки; она аккуратно завязала их у щиколоток. В ботинках мужского фасона было легко и удобно ногам. "Кто узнает?.." подумала Катя, надев ушанку и взглянув в зеркало; из зеркала хмуро и вызывающе глянул на нее стройный чернобровый мальчик... Она засунула в карман завтрак, завернутый в газету, и сбежала по лестнице, по-мальчишески стуча широкими низкими каблуками. За эту неделю она дважды побывала на постройке и знала, как это выглядит и что ей придется делать.
Стояла ночь, горели фонари. Весь город - мостовые, тротуары, крыши, карнизы домов - был покрыт чистым, свежим, голубоватым, словно синькой подсиненным снегом. Много было прохожих: мужчины и женщины выходили из ворот и подъездов; снег вкусно похрустывал под ногами. Звеня и сияя, прошел трамвай, крыша его была тоже в снегу и на буферах снег. Вагоны были полны людьми - первая смена ехала на работу. И Кате стало радостно и светло, что и она в этом могучем людском потоке. Она погналась за отходящим автобусом и на ходу вскочила на подножку.
Под фонарем стоял человек в брезентовом макинтоше поверх полушубка, в руках деревянный чемодан и толстый портфель, - типичный сельский командировочный, который только что приехал и направляется в Дом колхозника... Он во все глаза смотрел на Катю; проезжая мимо - одной ногой стоя на подножке, - она узнала его: колхозный агроном, тот, что давным-давно, летом, был в нее влюблен... Она кивнула ему дружески. Ее возмущение против него было такое ничтожное, глупенькое... Приятно, что в это торжественное для нее утро увидел ее и узнал знакомый рабочий человек.