Сойдет и пересядет во встречный поезд, а то и пешком дойдет. Харчи есть: молоко, хлеб. Денег есть сколько-то...
Не скисло бы молоко: жарко в вагоне.
Куприянов закинул корзинку на верхнюю полку; Дорофея переставила вниз, под лавку: внизу прохладнее.
Она сняла рукавицы и спустила с плеч душную шаль. Кожух снимать не стоило: как будет остановка, она сойдет.
Она сидела на лавке, крепко сложив под грудью руки, глаза из-под низко повязанного пухового платка горели тревожно и озорно. Веселый холод бился в груди.
Потому что она знала, что это выдумки - насчет ближней станции; притворство, больше ничего. На черта ей ближняя станция. Поехала Дорофейка с Ленькой Куприяновым счастья искать. Ту-тууу! - легко и неспокойно кричит впереди паровоз. Надежда в его крике и устремление...
Соображай, Дорофея: это тебе не то что мечтать, на травке лежа. Там, на лугу, - видение было, как во сне: привиделось видение, махнуло рукой... А Ленька Куприянов - совсем другое, живой и страшный парень; пахнет железом и сманивает девок. Настороженная, вся, как еж, собравшись в комок, сидела Дорофея на лавке, ехала неизвестно куда... Ну, Ленька! Как же у нас будет дальше? Велел надеяться... Вот - понадеялась. Да не на тебя: на себя понадеялась. Чего там: глупей других, что ль, Дорофея? В случае чего "будь здоров", и пошла за счастьем своей дорогой... Только держись, Дорофейка, чтоб не погибнуть нам с тобой по-глупому, как дуры гибнут.
Однако что ж так сидеть.
Дорофея вышла из тесной загородки, куда посадил ее Ленька, и огляделась.
С правой стороны узкого прохода была дверь, через которую она вошла в вагон, а с левой стороны - только сейчас она увидела - торчали наверху два страшенных заскорузлых сапога, перегораживая проход.
На крюках висела одежа - все рвань. Висел фонарь и в нем желтая свечка.
И грязища, мои матушки.
Дорофея пошла направо и вышла в тамбур. Открыла дверь на площадку грохот колес бросился ей навстречу вместе с ледяным ветром. На ледяном ветру стоял, докуривая закрутку, дядька в шинели, с пулеметной лентой через плечо. Не повертывая головы, невнимательно взглянул на Дорофею прижмуренным от махры и ветра, плачущим глазом... Она с усилием закрыла тяжелую дверь, которую ветер толкал на нее, и вернулась в вагон.
Ей навстречу двигался по проходу другой дядька, в старой железнодорожной тужурке и фуражке, с длинным желтым лицом, поросшим серой щетиной. Высоко на лбу, под козырьком фуражки, были у него надеты очки, из-под очков плачевно свисали к вискам желтые брови.
- А, вот она сестренка! - сказал он. - А я думаю - где ж она девалась... Покажись. Ничего Ленька сестренку подшиб, разбирается хлопец... - Дорофея застыла перед ним, пламенно краснея. - Ты вот что, сестренка, взяла бы да пол помыла, я тебе ведерко дам, только тряпку пошукай, тряпки нет у меня... Садись-ка! - Дорофея села. - Сиди, нигде не девайся, я схожу за ведерком.
Он ушел, и долго его не было, потом вернулся, бормоча:
- Что ты скажешь, было и нет, не иначе - хлопцы утащили на паровоз... У фершалицы спроси, - он мотнул головой в сторону сапог, торчавших с полки; за сапогами была запертая дверь. - Фершалица там едет, у нее ведро, брат, белой эмали! Скажешь - на подержанье, вымоем и отдадим, мол.
- Лучше вы сами, - сказала Дорофея.
- Я у нее и так с утра до вечера все прошу, - сказал дядька. Другого у нас с ней и разговора не бывает. Свечку вон дала, а то бы и посветить нечем. Скажешь вежливо - извиняюсь, мол, пожалуйста. Она, брат, с перцем, фершалица.
Дорофея прошла под сапогами и вошла в сосед"ее отделение. Там было чисто, пахло лекарством; на окне висела белая занавесочка. У занавешенного окна лежал человек с толсто забинтованной головой. Под ним был тюфяк и простыня, а сверху пушистое одеяло. Напротив сидела и свертывала бинт та самая молодая женщина в белом халате, которая давеча покупала у Дорофеи молоко. И тот самый голубой чайник стоял на столике.
- Вы ко мне? - спросила женщина.
Она была первым человеком, который сказал Дорофее "вы".
Дорофея постыдилась так сразу взять и сказать: "Дайте ведро". Она кивнула на мужчину и спросила:
- Раненый?
- Говорите тише, - приказала женщина. - Тяжело раненный.
- Поправится, бог даст, - сказала Дорофея, глядя на серый нос и серые каменные веки раненого.
- Ему операция нужна, - сказала женщина. - Дорога для него мучительна, а мы тащимся...
Она говорила еле слышно и строго, но было видно, что она рада новому человеку и разговору.
- Еще хорошо, что едем без происшествий, ведь тут бандиты кругом.
- Чужой или сродник вам? - спросила Дорофея.
- Командир нашего полка, - ответила женщина.
Раненый приподнял веки при этих словах и шевельнул губами.
- Товарищ фельдшер! - позвал он хрипло. - Вы тут?
Женщина стремительно склонилась к нему.
- Пить!
Она налила из чайника в кружку, приподняла раненого, ловко подсунув ему руку под плечи, и поднесла кружку к свинцовым, отчетливо вырезанным губам. Он толкнул кружку, молоко потекло по одеялу.
- Арестовать велю за эти штуки! - сказал он. - Ты зверь!