Он задержался возле громоздкой плиты, на которой было написано по-латыни: "Себастианус".
- Хорош! - сказал он. - Почему ты этого не сделал для себя? Дрогнула рука перед опытом? Владея таким знанием, дал кондрашке тебя хватить, эх ты! А вот я твоим знанием воспользовался, ага!
Он постоял, будто ожидая отклика. Но недосягаемо равнодушие мертвых. Укоры и смешки им трын-трава.
- А те-то! Старшенькие ученички! Любимчики твои! У которых я был на побегушках! Тоже ведь не дерзнул ни один. Перемерли, сложили лапки. Только я дерзнул, состоявший у них на побегушках. И ничего из твоего последнего урока не забыл - какова память!
Молчала плита с мерцающими латинскими буквами.
Мастер устыдился своего бахвальства.
- Ну, спасибо тебе за науку! - сказал он и, поклонясь, отправился дальше.
И вот перед ним был памятник - печальный ангел стоял, приподняв босую ногу, на белом саркофаге. Трещина змеилась по саркофагу. Старый памятник, старая могила.
- Предполагалось, что вскоре придется свидеться, - сказал мастер ангелу, - к этому шло. Но обстоятельства складываются иначе. Ты, конечно, поймешь и не рассердишься. Ты всегда все понимала и никогда не сердилась. Я вижу тебя как живую. Твою нежность вижу и твое терпение. Моя дорогая.
Он закрыл глаза.
- Нет. Я не лгу. Я все забыл. Так бесконечно давно это было. Ты стала мраморным ангелом, я не твое лицо вижу - чужое лицо ангела. И в душе нет печали, душа моя дрожит от предвкушений, хочет жить. Прости еще раз. До нескорого свиданья.
И зашагал, вскидывая трость. И ходил до вечера, останавливаясь и говоря с поклоном: "До нескорого свиданья", - у него на этом кладбище много было могил.
ВРЕМЯ НАЗАД
Часы привыкли идти назад.
Бодро движется вспять минутная стрелка.
Легонько, будто танцуя, перебирает секундная частые золотые черточки в обратном порядке.
С полной готовностью лезет часовая от шести к пяти, от четырех к трем.
Странный вид на улицах: никто никуда не спешит, плетутся, словно и дел ни у кого нет.
Афиши на тумбах извещают о прошлогодних спектаклях.
На школе висит объявление, что отныне ученики будут учиться по прошлогодним учебникам, не только второгодники, но и вообще все.
Недавно, помнится, кто-то волновался насчет какой-то аварии с гладиолусами. А сейчас цветы вовсе исчезли. Чьи-то руки все оборвали, чьи-то ноги все вытоптали. А что осталось - засохло без поливки.
Ворота Главного цветоводства распахнуты, скрипят на петлях, там внутри голая земля, битые стекла оранжерей, мерзость запустения.
В пивной напротив ратуши сидят мужчины, пьют и поют, притоптывая в такт:
Эники-беники ели вареники!
Эники-беники клец!
- Эй, хозяйка! - кричит один. - Еще по кружке!
Хозяйка приносит еще по кружке.
- Вчера, - говорит другой, - они меня заставили обедать глубокой ночью.
- Это что, - говорит третий, - меня они так запутали, что я все в ретортах передержал и перепортил.
- Это что, - говорит четвертый, - вот диспетчер запутался - да два поезда под откос, это похлестче.
- Это что, - говорит первый, - штука в том, что ни у тебя, ни у тебя, ни у тебя, ни у меня нет завтра, куда-то оно девалось.
- Хозяйка! - кричит второй. - Еще по кружке!
- Друзья! - говорит Дубль Ве, входя. - Как вам не стыдно! Совесть у вас есть? Почему вы не работаете? Почему пьянствуете?
- А зачем нам идти на работу, - спрашивают у него, - и почему нам не пьянствовать, когда у нас нет завтра? Когда у нас одно бесконечное вчера и впереди и сзади!
- Это не оправдание! - говорит Дубль Ве. - Это временно, мы это отрегулируем. Вы не имеете права оставлять вашу работу, нужную для общества.
- Брось, Дубль Ве, - говорят ему.
- Хозяйка! - кричит третий. - Еще по кружке! Выпей с нами, Дубль Ве.
- Сейчас пришлю за вами автобус, - говорит Дубль Ве, - и вы поедете на работу. - Он уходит.
- Какие странные пошли болезни, - говорит второй из мужчин, прихлебывая пиво. - У моего соседа вскочили на теле черные пузыри, и он умер.
- А, это в старину была такая болезнь, - говорит третий. - Называется черная оспа.
- А у меня, - говорит четвертый, - опухоль под мышкой, и что-то я себя плоховато чувствую.
- Да, и такое было когда-то, - говорит третий. - Называется бубонная чума.
С улицы доносится сирена.
- Автобус пришел.
- Зовет.
- Зовет...
- Хозяйка! - кричит тот, у кого бубонная чума. - Еще по кружке!
Шофер входит.
- Ну что же вы? Дубль Ве велел, чтоб сразу ехали.
- Эх, парень! - говорят ему. - Куда ехать-то? Во вчерашний день? Садись лучше, выпьем. Садись, не ломайся! Новую песню знаешь? Давайте дружно:
Эники-беники ели вареники!
Эники-беники клец!
РЕШИТЕЛЬНЫЙ МОМЕНТ: ВЫЯСНЯЮТСЯ ОТНОШЕНИЯ
И РАСПРЕДЕЛЯЮТСЯ ПОРТФЕЛИ
- Сейчас у нас все получится, - сказал Элем. - Вот я вам объясню. Дубль Ве может быть главным, только когда время идет вперед. В теперешних условиях он не популярен. Теперь править буду я, труля-ля. А вы мне будете помогать.
- Эники-беники, что он говорит? - спросил Гун у Эно.
- Глупости он говорит, - ответил Эно. - Говорит не обдумав, не продумав, не учтя, не взвесив.
- Как он смеет так говорить, когда главный - я, я, я?
- Ну разумеется, Элем! Если будете говорить глупости, мы с вами не играем!