И второй тут как тут вурдалак - такой же кровавый рот, и волосы начесаны на брови, и папироса в кровавых когтях, только этот вурдалак был не женщина, а юноша. И мастер, смутно глянув, потащился от них прочь, а второй вурдалак попросил у первого прикурить, и убитый лежал у их ног, а потом вурдалаки разошлись в разные стороны, выпуская длинный дым из ноздрей.
На перекрестке круглое здание было обведено целой гирляндой лампочек. Около двери "Для мужчин" много вурдалаков чем-то торговали, ударяли по рукам и отсчитывали деньги. Один сказал:
- Мастер Григсгаген куда-то ползет.
- Это он? Он же обещал помолодеть.
- Осечка, стало быть, ха-ха!
- Ха-ха! Фью-фью!
- Фьюу-у-у-у-у-у-у-у!
- Дойти! - сказал мастер. - Дойти, и подняться по винтовой лестнице, и сделать дело. Зря я глазею, и останавливаюсь, и еще разговариваю, я должен сделать дело.
Проспект кончился. Опять стало темно и безлюдно.
- Так ли я иду? Ничего не помню. В какую сторону - в эту, что ли?
И услышал позади постукиванье.
Постукивали костыли по камням.
Так медлительно, с длинными промежутками постукивали они, как тогда в спальне.
- Она идет за мной. Она меня доведет.
Он спросил:
- Правильно я иду?
- Да, - ответил тихий голос.
- Позвольте и мне идти с вами, - сказал кто-то рядом, - не особенная честь со мной знаться, как говорят, я могу, к сожалению, выходить только ночью, потому что днем меня побивают камнями, но не гоните меня, прошу вас. Во-первых, хотите верьте, хотите нет, но в это мгновенье я всей душой с вами, а во-вторых, без меня не может обойтись ни одно событие.
- Кто такой? - спросил мастер.
- Я дурнушка, которая сочинила хвалебную песнь про Гуна.
- А. Ну все равно, идите.
- Если через парк, - сказала дурнушка смиренно, - то вдвое короче.
- А. Вспоминаю. Пошли через парк.
И они вступили под своды парка, где недавно происходил тот веселый праздник.
Как в глубокую воду, погрузились они в черноту аллеи.
- Это что? - спросил мастер.
Оттуда и отсюда поднимались вздохи, хрипы, всхлипы, стоны.
- Это те, - отвечала дурнушка, - которым некуда деваться во времени, идущем назад. Вы не видите, вон они спят на скамейках и вон на земле.
Раздался громкий, властный крик.
- А это, - сказала дурнушка, - бездомный грудной ребенок. Он не знает, что он бездомный, и он требует у своей бездомной матери молока и тепла. Надо поспешить, а то скоро рассвет, вас увидят и не пустят.
- Я иду! - сказал мастер и заторопился из последних сил. - Иду, иду!
БЕГ НА МЕСТЕ
Спеши, спеши, мастер!
Спеши, пока можешь передвигаться!
Пока не иссякло дыхание до последней капли.
Пока сокращаются мышцы кой-как.
Пока чувствуешь в себе жизнь, неведомо как задержавшуюся.
Пока спят рыжие пиджаки. Спеши, мастер!
Ну же!
- Побежали! - сказала дурнушка и взяла его за руку.
И, о чудо, он побежал. Быстро-быстро.
Скорей!
Смотри, вычертилось вверху сплетение черных веток. Светает.
Еще скорей! Еще!
Да что это - бежит, а аллее конца нет.
Бежит - и все будто на месте.
Он на месте, а небо все светлей.
- Нажми давай! - кричат сзади.
Оглянулся - за ним целый людской поток!
- А это кто же? - кричит он на бегу.
- Те, кто переболел безумием! И выздоровел! Они больше не будут! У них выработался иммунитет!
И все бегут, как он. Вскидывают коленки, кулаки у груди, рычагами ходят локти. И все, как он, почти не двигаются с места.
- Где же выход? - кричит мастер. - Далеко еще?
- Близко! Близко! - кричат в ответ. - Работай!
Задыхается мастер, пот градом. А выхода не видать.
И все на месте! Все на месте!
- Жми! Жми!
Фу-ты господи, вон он, выход, наконец.
Вон он, вон он.
Еще немножко. Немножко. Совсем немножко.
Чуть еще - и мы до него домчимся, до выхода.
А СОЛНЦЕ ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ВСХОДИЛО
- Жми-жми-жми-жми! - не переставая кричали мастеру в спину, и он достиг-таки ворот и вырвался из парка.
Солнце всходило. Веера его лучей возносились из-за крыш. И вот чистым пламенем брызнул и вознесся его слепящий лик.
- Поздно! - сказал мастер и остановился.
- Поздно! - выдохнули те за ним.
- Сейчас встанут рыжие пиджаки.
- Сейчас нас разгонят.
- Извиняюсь, я пошла, - сказала дурнушка, - а то меня побьют камнями. - Она исчезла.
- Поздно, - при последнем издыхании повторил мастер.
Отчаянно глянул он на сияющий диск.
- И уже нет времени! Сейчас умру, и все останется как есть!
Он вытер плачущие глаза.
- Уже умираю. Уже меркнет свет в моих очах.
- Меркнет свет в наших очах, - заговорили те, за его спиной.
- Что такое, меркнет свет в наших очах?
- Почему меркнет свет в наших очах? Разве мы все умираем?
- Разве был приказ - умереть сразу всем?
- Еще не было такого приказа.
- Не было.
- Отчего же меркнет свет в наших очах?
- Прощай! - сказал мастер. - Прощай, прекрасное, сияющее выше всего! Кончился мой завод, прощай навек!
И еще раз взглянул на солнце.
- Позвольте, - сказал он. - Позвольте, позвольте.
От слепящего диска откололся краешек.
- Мне мерещится?
Неполный был диск. Как луна, когда пойдет на убыль. И слепил уже поменьше.
- Ну а дальше?
Еще уменьшился диск. Будто подтаивал с правого бока.
- Ну! Ну! - понукал мастер, вздев кулаки. - Выручай!