Собрание сочинений (Том 2)

Безлюдная большая квартира, с закрытыми от жары окнами, с мебелью в чехлах, со скатанными в трубы коврами и дорожками на натертом полу, дышала благообразием, комфортом, обеспеченностью, раз навсегда принятым жизненным порядком. Должно быть, очень здесь уютно, когда с кресел и абажуров снимают чехлы, на окна вешают занавеси, а по полу раскидывают эти большие ковры... И все-таки квартира показалась Войнаровскому мертвой, и он шел по ней, как по кладбищу.

В одной из комнат висел над столом Катин портрет и ниже маленькая карточка - дискобол. Он остро взглянул на фотографии, они воскресили лицо, которое он полюбил, и тот весенний праздник на стадионе, когда он увидел ее и потом стал искать, где познакомиться... Было холодно и ветрено, на трибунах сидели в теплых пальто, а она выбежала почти нагая, точеная и легкая, с ленточкой в волосах...

Последняя комната была Катина. Он угадал это потому, что ни одна из виденных им ранее комнат не могла быть Катиной, там не было ее примет. Здесь же были неоспоримые приметы: трапеция, подвешенная к потолку, книги по биологии в шкафчике, ваза с цветами, уже начинавшими увядать, - забыла или пожалела их выбросить, уезжая на дачу... Остальное было закрыто чехлами и газетами, и он не смог заглянуть дальше в ее домашний мирок, куда зашел в первый и последний раз... "Да, Екатерина Степановна, этого вы мне не простите, - подумал он с безнадежной улыбкой, - с этим вы меня не примете. Бессмысленно добиваться, бессмысленно видеться..."

И вдруг, когда он на мгновение оглянулся, уходя, ему с абсолютной, железной реальностью представился он сам, рассказывающий Кате об этом дне, - как он решил не встречаться с нею и как пришел по обязанностям службы в квартиру ее отца, и видел ее карточки, и стоял в ее комнате, и что при этом чувствовал и думал.

Этот день пройдет, а где-то впереди тот другой, и он об этом минувшем рассказывает Кате.

- Порядок! - сказал Войнаровский тете Поле. - Все как полагается.

И вышел в пламень дня из обреченного дома, где он собирался весь этот уют и комфорт пустить под откос к чертовой матери, как пускал, бывало, вражьи поезда.

Юлька шла по раскаленной улице. В обеих руках она несла по вязаной сумке, набитой покупками. Сумки раздулись, как футбольные мячи, и резали руки.

У витрины мебельного магазина Юлька замедлила шаг. В витрине выставлены стулья, обитые черной клеенкой, куцая цветастая тахта с толстыми валиками, белесый буфет и - дыбом - пружинный матрац, такой же цветастый, как тахта.

"Сколько всего еще покупать", - подумала Юлька.

Она зашла в магазин, осмотрела ярлыки с ценами, задумчиво постояла перед некрасивым буфетом, заглянула за буфет - там было царство матрацев, один стоял горизонтально, а другие вертикально, но все, как один, в коричневых цветах на розовом поле. Вздохнув, Юлька присела на горизонтальный матрац и попробовала: как пружины. Пружины были твердые. Стоил матрац 200 рублей 95 копеек. За другим буфетом было отделение зеркал. Зеркала многократно отразили серьезное девичье лицо с вздернутым носиком и узкими глазами.

"Без зеркала можно обойтись, - подумала Юлька. - Слишком дорого. Я возьму мое маленькое".

Она вышла из дорогого магазина, села в автобус и через полчаса входила в свой новый дом.

К решетке лифта был привешен на веревочке кусок картона - как в магазине, - и на нем химическим карандашом написано: "Обеденный перерыв".

"Лифтеру тоже нужно обедать, - подумала Юлька. - И не так уж высоко, собственно говоря".

Лестница была светлая, стены очень чистые, голубовато-белые. Шаги звучали звонко, свет лился через высокое окно плотным золотым столбом, и в нем блестели пылинки.

"Безобразие, - подумала Юлька, - кто-то уже оцарапал стену. Должно быть, когда вносили мебель. Как им не стыдно!"

Она знала, что квартира номер четырнадцать на седьмом этаже, но невольно взглядывала на все двери, мимо которых проходила, и читала все номера. На двери четвертой квартиры была прибита пожелтевшая эмалевая дощечка с черной надписью: "Николай Николаевичъ Залъсскiй" - по старому правописанию, с твердым знаком, ятем и десятеричным "и".

"Как странно! - подумала Юлька. - В молодежном доме дали квартиру какому-то дореволюционному зубру. Этому Николаю Николаевичу, наверно, сто лет".

Когда она ступила на площадку между шестым и седьмым этажами, наверху щелкнул замок, и Андрей, срываясь через три ступеньки, сбежал ей навстречу.

- Я услышал твои шаги, - сказал он, отбирая у нее сумки. - Молодчина, что пришла раньше. Я тоже пришел раньше.

- Я истратила массу денег, - сказала она.

- Ну, смотри, - торжественно сказал он, вводя ее в квартиру. - Это передняя.

Стены передней тоже были девственно чисты, а на полу следы мела. В двух углах стояло по велосипеду.

- Чей второй велосипед? - спросила Юлька.

- Не бойся, это соседский. Ну как?

- Знаешь - надо другую лампочку.

- Темновато?

- Ну конечно. Сколько тут свечей? Надо сорок.

- Придется купить. Это соседи вкрутили. И вот наша комната.

- Андрюша, знаешь - прелестная комната!

- Да? Ничего?