Собрание сочинений. Том 2. Биография

Память разошлась кругами. Круги дошли до каменного берега. Прошлого нет.

К берегу ушли круги — кольца любви.

Не сяду у моря, не буду ждать погоды, не позову свою рыбку с золотыми веснушками.

Не сяду ночью у моря, не буду черпать воду старой коричневой фетровой шляпой.

Не скажу: «Отдай мне, море, кольца».

Уже и ночи я дождался. Убраны с неба непонятные звезды.

Одна Венера, заглавная звезда вечера и утра, вернулась в небо. Верен любви: люблю другую.

Утром, в час, когда уже можно отличить белую нитку от голубой, я говорю слово — Любовь.

Солнце вылилось в небо.

Утру песни не бывает конца, только мы уходим.

Посмотрим по книге, как по воде, на каких перевалах бывало сердце, сколько от прошлого осталось крови и гордости, называемых лиризмом.

1963 г. Москва

P. S. Аля уже несколько десятилетий французская писательница, прославленная своей прозой и стихами, ей посвященными.

P. P. S. Аля умерла, а мне восемьдесят лет. Я не видел еще ее могилу[1316].

Вступление[1317]

Как много слов запрещено!

По существу говоря, все хорошие слова пребывают в обмороке.

Запрещены цветы, луна, глаза и целые ряды слов, говорящих о том, что приятно видеть.

А мне бы хотелось писать, как будто никогда не было литературы. Например, написать «Чуден Днепр при тихой погоде».

Не могу, ирония съедает слова. Она нужна — ирония, она легчайший способ преодолеть трудность изображения вещи.

Изобразить мир смешным легче всего.

А вот сейчас, огромная, почти настоящая луна смотрит в мое окно.

В длинную немецкую дорогу убегает среди цветущих голых деревьев автомобиль, в глубину.

Все это отдельно друг от друга. Дом мой далеко.

Разрешите мне быть сентиментальным. Жизнь берет меня на чужбине и делает со мной то, что делает.

У меня нет телефона, чтобы позвонить Борису Эйхенбауму. Тынянова тоже нет. Роман не занимается больше поэтикой. Я один.

Пьяный солдат трезвеет на лошади, а одинокий человек пьян без поправок.

Кроме Ивана Пуни, у меня нет своих в Берлине.

Вот вам план книги.

Человек пишет письма к женщине.

Она запрещает писать о любви.

Он примиряется с этим и начинает рассказывать ей о русской литературе.

Для него это способ распусканья хвоста.

Но вот (за сценой) появляются соперники.

Их два: 1) англичанин, 2) некто с кольцами в ушах.

Письма начинают желтеть от ярости.

Человек русского образа поведения смешон в Европе, как пушистая собака в тропиках.

Женщина материализует ошибку.

Ошибка реализуется.

Женщина наносит удар.

Боль реальна.

И книга серьезнее своего введения.

Но я разговорчив в вступлении к своей книге, как женщина, которая говорит много, чтобы не перестать говорить.

Письмо вступительное[1318]

Оно написано всем, всем, всем. Тема письма: вещи переделывают человека.

Если бы я имел второй костюм, то никогда не знал бы горя.

Придя домой, переодеться, подтянуться — достаточно, чтобы изменить себя.

Женщины пользуются этим несколько раз в день. Что бы вы ни говорили женщине, добивайтесь ответа сейчас же; иначе она примет горячую ванну, переменит платье, и все нужно начинать говорить сначала.

Переодевшись, они даже забывают жесты.

Я очень советую вам добиваться от женщины немедленного ответа. Иначе вам придется часто стоять растерянным перед новым неожиданным словом.

Синтаксиса в жизни женщины почти нет.

Мужчину же изменяет его ремесло.

Орудие не только продолжает руку человека, но и само продолжается в нем.

Говорят, что слепой локализует чувство осязания на конце своей палки.

К своей обуви я не испытываю особенной привязанности, но все же она продолжение меня, это часть меня.

Ведь уже тросточка меняла гимназиста и была ему запрещена.

Искренней обезьяна на ветке, но ветка тоже влияет на психологию.

Психология же коровы, идущей по скользкому льду, вошла в поговорку.

Больше всего меняет человека машина.

Лев Толстой в «Войне и мире» рассказывает, как робкий и незаметный артиллерист Тушин во время боя оказывается в новом мире, созданном его артиллерией.

«Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности, Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха… Напротив, ему становилось все веселее и веселее… Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из‐за свиста и ударов снарядов неприятелей, из‐за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из‐за вида крови людей и лошадей, из‐за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), — из‐за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту… Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра».

Пулеметчик и контрабасист — продолжение своих инструментов.

Подземная железная дорога, подъемные краны и автомобили — протезы человечества.

Случилось так, что мне пришлось провести несколько лет среди шоферов.

Шоферы изменяются сообразно количеству сил в моторах, на которых они ездят.