Собрание сочинений. Том 2. Биография

Мотор свыше сорока лошадиных сил уже уничтожает старую мораль.

Быстрота отделяет шофера от человечества.

Включи мотор, дай газ — и ты ушел уже из пространства, а время как будто изменяется только указателем скорости.

Автомобиль может дать на шоссе свыше ста километров в час.

Но к чему такая быстрота?

Она нужна только бегущему или преследующему.

Мотор тянет человека к тому, что справедливо называется преступлением.

К счастью, русский шофер обычно хороший работник.

Он ездит по дорогам, напоминающим волны, чинит машину в степи, когда мороз и бензин леденят руки. Но вместе с тем шофер не рабочий; на машине он одинок.

Его машина опьяняет его, быстрота опьяняет, выносит из жизни.

Не забудем о заслугах автомобиля перед революцией.

Нe сразу Волынский полк решился выйти из казарм.

Русские полки бунтовали обычно стоя.

Декабристы были разбиты на месте.

Волынцы оставили казармы, но были в нерешительности. Навстречу выходили другие.

Полки сходились и останавливались.

Но уже били камнями в двери гаражей, и рабочие на захваченных трубящих машинах вылетали в город.

Вы пеной выплеснули революцию в город, о автомобили.

Революция включила скорость и поехала.

Гнулись рессоры, гнулись крылья машин, машины метались по городу, и там, где их было две, казалось, что их было восемь.

Я люблю автомобили.

Тогда раскачалась вся страна. Революция перешла через пенный период и ушла пешком на фронт и в деревню.

А машины продолжали свой отдельный путь, свою жизнь.

На автомобилях разъезжали те, кто правили страной.

Но те, кто правили только машинами, тоже ездили на них.

Иногда отдельно.

Иногда грабили что и где попало. Добыча была невелика, но быстрота иногда самодовлеет.

Реквизировали спирт.

Это делалось двумя способами.

Или подсылали покупателя, и когда спирт оказывался, то врывались с фантастическим мандатом и реквизировали.

Иногда же отыскивали покупателя и реквизировали у него деньги, когда он их показывал.

Так и делали люди с головами, не выдерживающими быстроту.

Спирт, который продавали шоферы, был особенный, с бензином и кретоном, на нем ходили машины.

Потому что Баку было отрезано.

В то время в России было одно наказание — смертная казнь.

Смертная казнь была в быту.

Револьверы звали шпалерами.

Это из жаргона — «шпалэр» по-еврейски значит плеватель.

В одной квартире, в которой торговали водкой, на стене висела надпись: «распивочно и на вынос».

А хозяин был в холщовом переднике.

Смертная казнь была нормой для него; он относился к ней, как немец к штрафу.

Между тем страна кристаллизовалась.

Скорости соподчинялись друг другу.

Появился ордер и пропуск.

Самые крепкие из любящих быстроту были на фронте.

И быстрота была оправдана.

Но в черной Москве, в черной красной Москве, в которой улицы окаменели, скрутясь вокруг Кремля, как скручивается тесто вокруг веселки, ходили пешком.

Город был пеший.

Но в нем появилась шайка. Большие черные машины ездили вдоль тротуаров, тихо и близко.

Они выбирали.

Выбрав женщину, они хватали ее, втаскивали в машину и увозили, со всей скоростью, какую только может дать автомобиль, когда он безумен.

Женщин увозили загород и там насиловали.

Так продолжалось в Москве несколько дней.

Насиловали одну женщину. Позже рассказывала она, уже на следствии: «Стою и дрожу — мех на руке».

Спрашивает шофер: «Вы оденьте мех, барышня».

Она была барышня.

«Так вы же отнимете».

«Мы не грабим».

Но люди, владеющие быстротой, поймали шайку.

Их судили, они сознались во всем и на вопрос: «Зачем вы сделали это?» отвечали: «Нам было скучно».

Их убили.

Я не знаю их имен, и не буду их защищать.

Но мне, человеку, знавшему быстроту и не знавшему цели, хочется сказать несколько слов.

Это не над могилой.

Эти люди, граждане, не были хуже других.

Это были гаражные ребята, умеющие чинить машины и знающие, как холодно железо на морозе.

Быстрота мотора и трубный звук гудка выбили их из дороги.

Среди пешей Москвы мотор вынес шофера к преступлению[1319].

Оружие делает человека храбрее.

Лошадь обращает его в кавалериста.

Вещи делают с человеком то, что он из них делает.

Скорость требует цели.

Вещи растут вокруг нас, — их сейчас в десять или в сто раз больше, чем двести лет тому назад.

Человечество владеет ими, отдельный человек — нет.

Нужно личное овладение тайной машин, нужен новый романтизм, чтобы они не выбрасывали людей на поворотах из жизни.

Я сейчас растерян, потому что этот асфальт, натертый шинами автомобилей, эти световые рекламы и женщины, хорошо одетые, — все это изменяет меня.

Я здесь не такой, какой был, и кажется, я здесь нехороший.