Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

Степан выключил свет. Вышел во двор, он настолько опешил, что долго не мог прийти в себя, сообразить, что к чему, зачем он здесь один, в прохладной темени? И чтобы вернуться сознанием в нормальное, естественное душевное состояние, вслух сказал:

– Уже ночь.

Постепенно слух уловил пенье сверчков, в саду мягко упало яблоко. В межзвездье, как золотистая козявка в росной траве, двигался огонек. Стало быть, и зрение пробилось сквозь мглу слепого беспамятства.

«Человек вдохнул в железо частицу своего разума, – включился в раздумье Степан. – И вот в мирозданье летит спутник. Человеку хочется познать тайны Вселенной. А сколько неведомого рядом с ним, в нем самом!..»

Степану как никогда захотелось пойти в церковь и перед иконами стоять до кровяных язв на коленях.

– Насмотрелся на луну?

– Ты еще не спишь?

– Дядя, мне страшно… я боюсь…

– Чего ты боишься? Или кого?

– И чего… и кого… Сядь рядом. Прошу.

«Сейчас еще какую-нибудь чушь сморозит». Но, оставаясь под впечатлением недавних взволнованных мыслей, он присел у изголовья племянницы.

– Дядя, дай руку. Какая она большая, сильная, теплая… Я никогда… Почему мама ко мне… видишь, сколько красивых, добрых цветов, бабочек, кузнечиков… бежим… бежим с тобой на обгонки…

Вероника спала.

Степан даже мельком не взглянул на ее лицо – вдруг она откроет глаза и посмотрит на него наивно-вопросительно… а правильно ответить он, очевидно, не сможет.

Кара небесная

Клара совсем оплошала здоровьем: исхудала, ее лицо и руки в пигментных пятнах, будто на кожу налипли лепестки лилии. Она двигалась не как раньше – легко и грациозно, а угловато, рывками, вот- вот завалится безобразно набок. Порой, не замечая того сама, заговаривалась, бормоча бессмысленное, и собеседника не понимала, не улавливала значения ее слов, а только тупо повторяла: ага… ага…

– Эй, жена, очнись! – зверино рявкнул Борис.

Клара вздрогнула. Она стояла в проеме кухонной двери, покорно ожидая команды мужа: подай закуску! газированную воду из холодильника! водки! Это были для нее самые мучительные часы, когда он пьянствовал. А пьянствовал он почти беспрерывно. Лишь на короткое время прекращал, потому что сердце не выдерживало непосильной нагрузки алкоголя и начинало глухо шуметь, отказывалось работать. Тогда он глотал таблетки, пытался дольше спать. А малость оклемавшись, заводился сызнова. В теперешние времена никого не касается, что человек не работает, что человек опускается нравственно. Полная отстраненность и властей, и родственников, и друзей, и соседей. Клара помыкалась, побегала со своей горючей бедой… Ни до кого не докричалась, не достучалась. Всяк для себя живет, а ты, мол, как сможешь, так и выкручивайся! Погибаешь? Ну и погибай! Убытка мало!

– Очнись, жена! – еще злее крикнул Борис. – Важное хочу сказать. Роди мне сына. Чтоб мой наследник… Чтоб богатырь… И в случае чего чтоб за отца, кому хошь… наповал… одним ударом! А Галка не в счет, она – мелюзга! Такая же, как и ты, плакса! Роди сына! Родишь?

Клара, страдальчески сутулясь, жалко замигала ресницами:

– А то б не родила. Да какая я теперь роженица?

Она ладонью провела по плоской груди, постучала кулаком по костлявому тазу.

– А-а, нет проблем! Посажу тебя на усиленную кормежку – через месяц растолстеешь, как свиноматка!

– С тобой растолстеешь… скорее всего…

Глаза Бориса поплыли в разные стороны и словно отбелились. Он, как бы в отместку, налил полный стакан, выпил не поморщившись. Кларе в самый раз ускользнуть, убежать из дома, прихватив и дочь, что она и хотела сделать. Да не удалось. Муж, смекнув что к чему, проворно схватил ее за руку:

– Куда настропалилась? А концерт? Щас разденешься догола и плясать будешь, развлекать меня!

– Дочь постыдился бы…

– Чего?! Ну-к, и ее сюда! Так сказать, семейный эротический танцевальный ансамбль! Галка, в круг! Включаю Азизу! Поехали!

Он рванул платье с Клары.

– Давай руками вот так… навыворот! А бедром… бедром тряси! А ты, Галка, подпрыгивай, как козленок на лужайке, и подголашивай! Громче! Громче! Ох, Азиза, мечта моя! Куплю «мерседес», прикачу к твоему дворцу, королева, буду пальчики твоих ножек целовать!

Клара изо всех сил старалась, чтоб угодить извращенцу, деспоту. И дочке делала знаки – кивала головой, моргала глазами, мол, и ты старайся. Разве лучше быть побитыми в кровь! Ее щеки заливали слезы, сколь долго еще терпеть? За какие грехи?

Борису, видимо, захотелось еще выпить водки. Повелительно махнул рукой:

– Ну, хватит вам! Ишь, понравилось голяком, скакать! Бесстыжие твари!

Клара и Галя надели платья. Он опять – к жене:

– Роди мне сына. Чтоб к зиме был… Иначе…

– Роди-роди… А как?

– Аль забыла?

– Ветром, что ль, надует? Ты же не способен…

– Это я не способен? Я донской казак! Где моя шашка? Зарублю!..

Борис схватил нож, замахнулся… И в эту секунду ударил грозовой разряд, расколотое стекло брызнуло по комнате! Лицо Бориса судорожно искривилось, он выронил нож, закачался, посиневшим ртом хватая воздух.

Надкусанное яблоко