Читаем Собрание сочинений. Том 3 полностью

…А лодка билась у причала,И побледневший рулевойГлядел на пляшущие скалыИ забывал, что он — живой.И пальцы в боли небывалой,Не ощущаемой уже,Сливались с деревом штурвалаНа этом смертном рубеже.И человек был частью лодки,Которой правил на причал,И жизнь была, как миг короткий,По счету тех земных начал,Что правят судьбы на планете,И, воскрешая и губя,И лишь до времени в секретеСпособны выдержать себя.И вот, спасая наши души,Они проводят между скалЛишь тех, кто только им послушен,Кто жизни вовсе не искал…

* * *


Что песня? — Та же тишина.Захвачено вниманьеЛишь тем, о чем поет она,Повергнув мир в молчанье.Нет в мире звуков, кроме тех,Каким душой и теломТы предан нынче без помехВ восторге онемелом.Ты песне вовсе не судья,Ты слышал слишком мало,Ты песней просто жил, как я,Пока она звучала.

* * *


Сирень сегодня поутруНеторопливоОтряхивалась на ветруБрезгливо.Ей было, верно, за глазаДовольноДождя, что в ночь лила грозаНевольно.И пятипалым лепесткомТрясла в ненастье,Сирень задумалась тайкомО счастье,Не нужном людям до утра,До света,Хотя знакома и стараПримета.

* * *


Опять застенчиво, стыдливоЛуной в квартиру введенаТа ночь, что роется в архивахИ ворошит всю жизнь до дна.У ней и навыка-то нетуПеребирать клочки бумаг,Она торопится к рассветуИ ненавидит свой же мрак.Она почти что поневолеПугать обязана меня,Сама порой кричит от боли,Коснувшись лунного огня.Да ей бы выгодней сторицейПо саду шляться вслед за мной,И ей не в комнате бы рыться,Ее пространство — шар земной.Но при такой ее методе,Как ясно совести моей,Она нуждается в природе,В подсказке лиц и тополей.

* * *


А мы? — Мы пишем протоколы,Склонясь над письменным столом,Ее язык, простой и голый,На наш язык переведем.И видим — в ней бушуют страстиКуда сильней, чем наша страсть,Мы сами здесь в ее же власти,Но нам не сгинуть, не пропасть,Пока не выскажется явноЕе душа, ее строка,Пока рассказ о самом главномМы не услышим от стиха.Пускай она срывает голосПорой почти до хрипоты,Она за жизнь свою боролась,А не искала красоты.Ей не впервой терпеть лишенья,Изнемогать от маеты,И чистота произношеньяНе след душевной чистоты.И время быть ее допросу:Ее свидетельская речьСлышна сквозь снежные заносыИ может нас предостеречь.От легкомысленности песни,От балагурства невпопадМир до сих пор для сердца тесенИ тесен также для баллад.

* * *


Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1840–1850-х годов
Поэты 1840–1850-х годов

В сборник включены лучшие стихотворения ряда талантливых поэтов 1840–1850-х годов, творчество которых не представлено в других выпусках второго издания Большой серии «Библиотеки поэта»: Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Е. Л. Милькеева, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, П. А. Федотова, М. А. Стаховича и др. Некоторые произведения этих поэтов публикуются впервые.В сборник включена остросатирическая поэма П. А. Федотова «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора» — своеобразный комментарий к его знаменитой картине «Сватовство майора». Вошли в сборник стихи популярной в свое время поэтессы Е. П. Ростопчиной, посвященные Пушкину, Лермонтову, с которыми она была хорошо знакома. Интересны легко написанные, живые, остроумные куплеты из водевилей Ф. А. Кони, пародии «Нового поэта» (И. И. Панаева).Многие из стихотворений, включенных в настоящий сборник, были положены на музыку русскими композиторами.

Антология , Евдокия Петровна Ростопчина , Михаил Александрович Стахович , Фёдор Алексеевич Кони , Юлия Валериановна Жадовская

Поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза