Собрание сочинений (Том 3)

Угрюмый день без солнца, без мороза. Снег на земле за ночь растаял, лежал только на крышах тонким слоем. Серое небо. Лужи. Какие там санки: противно даже выйти во двор. И не на что надеяться в такую погоду. Вряд ли уже может быть что-нибудь хорошее.

А Коростелев все-таки привязал к санкам новую веревку - Сережа заглянул в сени, веревка уже привязана. А сам Коростелев убежал куда-то.

Мама сидела и кормила Леню. Все она его кормит, все кормит... Улыбаясь, она сказала Сереже:

- Посмотри, какой у него потешный носик.

Сережа посмотрел: носик как носик. "Ей потому нравится его носик, подумал Сережа, - что она его любит. Раньше она любила меня, а теперь любит его".

И он ушел к тете Паше. Пусть у нее миллион предрассудков, но она останется с ним и будет его любить.

- Ты что делаешь? - спросил он скучным голосом.

- Не видишь разве, - резонно отвечала тетя Паша, - что я делаю котлеты?

- Почему столько много?

По всему кухонному столу были разложены сырые котлеты, обвалянные в сухарях.

- Потому что нужно нам всем на обед и еще отъезжающим на дорожку.

- Они скоро уедут? - спросил Сережа.

- Еще не очень скоро. Вечером.

- Через сколько часов?

- Еще через много часов. Темно уже станет, тогда и поедут. А пока светло - не поедут.

Она продолжала лепить котлеты, а он стоял, положив лоб на край стола, и думал:

"Лукьяныч тоже меня любит, а будет еще больше любить, прямо ужасно будет любить... Я поеду с Лукьянычем на челне и утону. Меня закопают в землю, как прабабушку. Коростелев и мама узнают и будут плакать, и скажут: зачем мы его не взяли с собой, он был такой развитой, такой послушный мальчик, не плакал и не действовал на нервы, Леня перед ним - тьфу. Нет, не надо, чтобы меня закапывали в землю, это страшно: лежи там один... Мы тут будем жить хорошо, Лукьяныч будет мне носить яблоки и шоколадки, я вырасту и стану капитаном дальнего плаванья, а Коростелев и мама будут жить плохо, и вот в один прекрасный день они придут и скажут: разрешите дрова попилить. А я скажу тете Паше: дай им вчерашнего супу..."

Тут Сереже стало так непереносимо грустно, так жалко Коростелева и маму, что он залился слезами. Но тетя Паша успела только воскликнуть: "Господи ты боже мой!" - как он вспомнил обещание, данное Коростелеву, и сказал испуганно:

- Я больше не буду!

Вошла бабушка Настя со своей черной кошелкой и спросила:

- Митя дома?

- Насчет машины побежал, - ответила тетя Паша. - Аверкиев не дает, такой хам.

- Почему же он хам, - сказала бабушка Настя. - Самому в хозяйстве машина нужна. Во-первых. А во-вторых, он же дал грузовик. С вещами - чего лучше.

- Вещи - конечно, - сказала тетя Паша, - а Марьяше с дитем в легковой удобнее.

- Забаловались чересчур, - сказала бабушка Настя. - Мы детей ни на которых не возили, ни на легковых, ни на грузовых, а вырастили. Сядет с ребенком в кабину, и ладно.

Сережа слушал, медленно моргая. Он был поглощен ожиданием разлуки, которая неминуема. Все в нем как бы собралось и напряглось, чтобы выдержать предстоящее горе. На чем бы то ни было, но скоро они уедут, бросив его. А он их любит.

- Что ж это Митя, - сказала бабушка Настя, - я проститься хотела.

- Вы разве проводить не поедете? - спросила тетя Паша.

- У меня конференция, - ответила бабушка Настя и ушла к маме. И стало тихо. А на дворе еще посерело и поднялся ветер. От ветра позвякивало, вздрагивая, оконное стекло. Тонким, в белых черточках, льдом затянуло лужи. И опять пошел снег, быстро кружась на ветру.

- А теперь сколько осталось часов? - спросил Сережа.

- Теперь немножко меньше, - ответила тетя Паша, - но все-таки еще порядочно.

...Бабушка Настя и мама стояли в столовой среди нагроможденной мебели и разговаривали.

- Да где ж это он, - сказала бабушка Настя. - Неужели не попрощаемся, ведь неизвестно, увижу ли его еще.

"Она тоже боится, - подумал Сережа, - что они уезжают насовсем и никогда не приедут".

И он заметил, что уже почти стемнело, скоро надо зажигать лампу.

Леня заплакал. Мама побежала к нему, чуть не наткнулась на Сережу и сказала ласково:

- Ты бы чем-нибудь развлекся, Сереженька.

Он бы и сам рад был развлечься и честно попробовал заняться сперва обезьяной, потом кубиками, но ничего не получилось: было неинтересно и как-то все равно. Хлопнула в кухне дверь, затопали ноги, и послышался громкий голос Коростелева:

- Давайте обедать. Через час машина придет.

- Выбегал "Москвича"-то? - спросила бабушка Настя.

Коростелев ответил:

- Да нет. Не дают. Черт с ним. Придется на грузовой.

Сережа по привычке обрадовался было этому голосу и хотел вскочить, но тут же подумал: "Ничего этого скоро не будет" - и опять принялся бесцельно передвигать кубики по полу. Коростелев вошел, румяный от снега, сверху посмотрел на него и спросил виновато:

- Ну как, Сергей?..

...Пообедали на скорую руку. Бабушка Настя ушла. Совсем стемнело. Коростелев звонил по телефону и прощался с кем-то. Сережа прислонился к его коленям и почти не двигался, - а Коростелев, разговаривая, перебирал его волосы своими длинными пальцами...

Вошел шофер Тимохин и спросил: