Собрание сочинений (Том 3)

- Ну как, готовы? Дайте лопату снег расчистить, а то ворота не открыть.

Лукьяныч пошел с ним отворять ворота. Мама схватила Леню и стала, суетясь, заворачивать его в одеяло. Коростелев сказал:

- Не спеши. Он упарится. Успеешь.

Вместе с Тимохиным и Лукьянычем он стал выносить упакованные вещи. Двери то и дело открывались, в комнаты нашел холод. У всех был снег на сапогах, никто не обтирал ног, и тетя Паша не делала замечаний - она понимала, что теперь уж и ноги обтирать не к чему! По полу растеклись лужи, он стал мокрым и грязным. Пахло снегом, рогожей, табаком и псиной от тимохинского тулупа. Тетя Паша бегала и давала советы. Мама, с Леней на руках, подошла к Сереже, одной рукой обняла его голову и прижала к себе; он отстранился: зачем она его обнимает, когда она хочет уехать без него.

Все вынесено: и мебель, и чемоданы, и сумки с едой, и узел с Лениными пеленками. Как пусто в комнатах! Только валяются какие-то бумажки да лежит на боку пыльный пузырек от лекарства. И видно, что дом старый, что краска на полу облезла, а сохранилась только там, где стояли тумбочка и комод.

- Надень-ка, на дворе холодно, - сказал Лукьяныч тете Паше, подавая ей пальто. Сережа встрепенулся и бросился к ним с криком:

- Я тоже выйду во двор! Я тоже выйду во двор!

- А как же, а как же! И ты, и ты! - успокоительно сказала тетя Паша и одела его. Мама и Коростелев тоже тем временем оделись. Коростелев поднял Сережу под мышки, крепко поцеловал и сказал решительно:

- До свиданья, брат. Будь здоров и помни, о чем мы договорились.

Мама стала целовать Сережу и заплакала:

- Сереженька! Скажи же мне "до свиданья"!

- До свиданья, до свиданья! - отозвался он торопливо, задыхаясь от спешки и волнения, и посмотрел на Коростелева. И был награжден Коростелев сказал:

- Ты у меня молодец, Сережка.

А Лукьянычу и тете Паше мама сказала, все еще плача:

- Спасибо вам за все.

- Не за что, - печально ответила тетя Паша.

- Сережку берегите.

- Это можешь не беспокоиться, - ответила тетя Паша еще печальнее и вдруг воскликнула: - Присесть забыли! Присесть надо!

- А куда? - спросил Лукьяныч, вытирая глаза.

- Господи ты боже мой! - сказала тетя Паша. - Ну, пошли в нашу комнату!

Все пошли туда, сели кто где и зачем-то посидели - молча и самую минутку. Тетя Паша первая встала и сказала:

- Теперь с богом.

Вышли на крыльцо. Шел снег, все было белое. Ворота были распахнуты настежь. На стенке сарая висел фонарь со свечкой, он светил, снежинки роились в его свете. Грузовик с вещами стоял посреди двора. Тимохин укрывал вещи брезентом, Шурик помогал ему. Вокруг собрался народ: Васькина мать, Лида и еще всякие люди, пришедшие проводить Коростелева и маму. И все они - и все кругом показалось Сереже чужим, невиданным. Незнакомо звучали голоса. Чужой был двор... Как будто никогда он не видел этого сарая. Как будто никогда не играл с этими ребятами. Как будто никогда не катал его этот самый дядька на этом самом грузовике. Как будто ничего своего не было и не могло уже быть у него, покидаемого.

- Погано будет ехать, - незнакомым голосом сказал Тимохин. Скользко.

Коростелев усадил маму с Леней в кабину и укутал шалью: он их любил больше всех, он заботился, чтобы им было хорошо... А сам он влез на грузовик и стоял там большой, как памятник.

- Ты под брезент, Митя! Под брезент! - кричала тетя Паша. - А то тебя снегом засекет!

Он ее не слушался, а сказал:

- Сергей, отойди в сторонку. Как бы мы на тебя не наехали.

Грузовик зафырчал. Тимохин полез в кабину. Грузовик фырчал громче и громче, стараясь сдвинуться с места... Вот сдвинулся: подался назад, потом вперед и опять назад. Сейчас уедет, ворота закроют, фонарь потушат, и все будет кончено.

Сережа стоял в сторонке под снегом. Он изо всех сил помнил про свое обещание и только изредка всхлипывал длинными, безотрадными, почти беззвучными всхлипами. И одна-единственная слеза просочилась на его ресницы и заблистала в свете фонаря - слеза трудная, уже не младенческая, а мальчишеская, горькая, едкая и гордая слеза...

И, не в силах больше тут быть, он повернулся и зашагал к дому, сгорбившись от горя.

- Стой! - отчаянно крикнул Коростелев и забарабанил Тимохину. Сергей! А ну! Живо! Собирайся! Поедешь!

И он спрыгнул на землю.

- Живо! Что там? Барахлишко. Игрушки. Единым духом. Ну-ка!

- Митя, что ты! Митя, подумай! Митя, ты с ума сошел! - заговорили тетя Паша и мама, выглянувшая из кабины. Он отвечал возбужденно и сердито:

- Да ну вас. Это что же, понимаете. Это вивисекция какая-то получается. Вы как хотите, я не могу. И все.

- Господи ты боже мой! Он же там погибнет! - кричала тетя Паша.

- Идите вы, - сказал Коростелев. - Я за него отвечаю, ясно? Ни черта он не погибнет. Глупости ваши. Давай, давай, Сережка!

И побежал в дом.