Собрание сочинений (Том 3)

- А я сам себе главный друг, - говорил Макухин, - потому что я на себя самого положиться могу полностью, а на других, даже на вас, - не полностью.

- Почему же на нас не полностью? - обиженно спрашивал Ахрамович.

- А я на себя не могу положиться, - сказал Плещеев. - Прежде мог, теперь не могу. Эх, Гришку бы мне, Гришку!

- Кто такой Гришка? - еще больше обиделся Ахрамович.

- Шалагин. Хороший человек - Гришка Шалагин.

- Чем же он такой хороший? - спросил Макухин.

- Всем хороший, - сказал Плещеев. - Ходит прямо, говорит весело. Дружили мы когда-то: я, он, покойный Прохоров Алеша... В чешуе как жар горя, тридцать три богатыря... Вам не понять!

- "Лучше нету того цвету, когда яблоня цветет!" - запел вдруг во все горло Макухин, и Плещеев с Ахрамовичем подтянули.

Они проходили мимо школы. Распахнулась дверь, послышалась барабанная дробь, на улицу высыпали пионеры. Среди них был Леня. Он выбежал радостный и остановился, увидев отца, которого Ахрамович вел под руку.

- Всё гуляют, - вздохнув, как взрослый, сказал Павка Капустин.

А Леня испугался. Его испугала страшная догадка. Хотел броситься за отцом, окликнуть - но стыдно было перед ребятами. Он медленно пошел домой.

Мать уже пришла. Она рылась в постели на нарах. Подушки и все тряпье были разбросаны, и руки ее двигались судорожно-торопливо, как тогда, когда она искала на пепелище ящик с инструментами.

- Ты где до ночи ходишь? - напустилась она на Леню. И, не дожидаясь ответа: - Ты где дел карточки? - (Он молчал.) - Не получил?

- Получил.

- Так давай сюда. У тебя они?

Он стоял, не зная, что сказать.

- Леня! Где карточки?

- Я их положил куда-то, - сказал он.

- Куда?

- Я не помню.

Он отвернулся, чтоб не видеть ее глаз.

- Потерял?.. - спросила она шепотом. И села, - не держали ноги. Пот выступил каплями на лице.

- Без хлеба, - шептала она, - без ничего... целый месяц... - И вдруг громко: - Ничего ты не потерял, Ленечка. Неправда. Это опять злодей этот...

Пьяные голоса донеслись с улицы. Мария замолчала.

- А ты ее поставь на место, - говорил Макухин. - Чего она тебе, на самом деле, повернуться не дает!

- Да ну, боялся я ее! - отвечал Плещеев. - Пусть только попробует скандалить!

- Небось, когда ты ее в шляпах водил, она шелковая была, - подначивал Макухин.

- Пусть только!.. - хорохорился Плещеев.

- Ты все-таки не очень, - жалостно сказал Ахрамович. - Я считаю женщин мы жалеть должны и оберегать.

- Во-первых, - сказал Макухин, - там и твои были карточки. Государство тебе их выдало.

- Вот именно! - повысил голос Плещеев. - Мои кровные, начнем с этого...

Он толкнул дверь и ввалился в хибарку. Макухин и Ахрамович заглянули через его плечо и исчезли.

- Две мои были, верно? - спросил Плещеев. - Как хочу, так и распоряжаюсь.

- Дверь закрой, - безжизненно сказала Мария. - Выстудишь избу.

Леня закрыл дверь.

- Значит, так, - продолжал Плещеев, - человек все отдал - это хорошо, да, хорошо... А взять чего-нибудь для себя - моментально глаза колоть... Коли, на, коли, сколько хочешь, все равно ничего не видят. Видели когда-то.

- Ложись, - сказала Мария.

- Захочу - лягу, - сказал Плещеев, - а не захочу - не лягу. И ничего такого страшного нет. Скажешь там, что потеряла, - не могла потерять, что ли? Придумают, помогут... У нас не капиталистические джунгли, где человек человеку волк. У нас все за одного...

Он повалился на нары.

- И один за всех, - заключил он и всхрапнул. Мария и Леня сидели молча.

Они ехали в поезде дальнего следования.

С верхней полки Леня смотрел в окно. Плыл за окном снежный лес.

Снизу доносился до Лени голос матери, разговаривавшей с пассажирами.

- Вы поймите меня правильно, - говорила Мария. - Разве я от трудностей уезжаю? Сын не даст мне соврать: на какую хотите тяжелую работу - я первая. Я на трудности, как на дзот, грудью кидалась! Но с пьющим человеком существовать немыслимо, и тем более чтоб у вас на глазах страдал ребенок.

Настал вечер, в вагоне зажегся слабый свет. Леня все лежал на полке, глаза его блестели в полумраке. Внизу говорила мать:

- Ну что ж, у него пенсия, проживет. Если, конечно, не будет пропивать.

- Кроме пенсии уход требуется, - сказала старая женщина в очках.

- Вот пусть его приятели за ним и ухаживают, на которых он нас променял, - возразила Мария. - А моих сил нет больше этот воз везти. Должно же и мне что-то от жизни быть, господи!..

Но вот стихли разговоры. Вагон уснул. Леня привстал - рядом с ним, с краю, спала мать, подложив узелок под голову. Леня стал слезать с полки. Мария шевельнулась, спросила:

- Ты что?

- Я сейчас, - пробормотал он. И она опять уснула и не видела, как он взял свое пальтишко и шапку и оделся. Углем из ведра, что стояло в тамбуре, он написал на мешке, лежавшем возле матери: "Я ушол к папе", подумал и переделал "о" на "е". Кругом спали люди, и даже во сне лица у них были серьезные, напряженные, словно и сны их так же трудны были, как явь.

Мела метель. Поезд стоял на большой станции. Шла посадка. У входа в вагон скучились люди, мешки, чемоданы, проводница проверяла билеты. Леня соскользнул с площадки - никто не окликнул, - и метель его скрыла.