Собрание сочинений (Том 3)

Леня растапливал печку. Отсветы огня дрожали на его худеньком грязном лице. В дверях стояла женская делегация с вдовой Капустиной во главе.

- Выше отца, - говорил Плещеев, - нет ничего. Никто отца заменить не может. Особенно сыну.

- Леонид, здравствуй, - сказала вдова. - Это я, Капустина. Мы к тебе по поручению общественности.

- Чего еще от меня надо общественности? - спросил Плещеев.

- Глаза бы мои на тебя не смотрели, - сказала Капустина.

- А мои на тебя давно не смотрят. Дальше?

Другая женщина втихомолку достала из сумки бутылку молока и судок и поставила на табуретку возле печки.

- Поешь, - сказала она Лене.

- Леонид, - сказала Капустина Плещееву, - мы с тобой детями по поселку босые бегали.

- Ты на мое место себя поставь, - сказал Плещеев надменно, - и тогда ты со мной говори.

- Что уж нам местами считаться, - сказала Капустина. - Мы вот тебя на свое место не приглашаем. А тоже, уж ты поверь!.. Сколько нас тут - все слезами плачем. Моего-то - в первый же месяц не стало... Возьми ты себя в руки, просим тебя. Имей рабочую гордость.

- Свяжите меня, - сказал Плещеев, - положите меня в угол, как полено, чтоб не портил вам вид, этого вам надо?

- Ну как с ним разговаривать? - обратилась Капустина к женщинам.

- Нам надо, - сказала третья женщина, смертно худая и беспощадная, чтоб вы себя вели как нормальный советский человек. И чтобы ваш мальчик регулярно посещал школу, как всякий нормальный советский ребенок.

- Времени у него мало посещать, - сказал Плещеев. - Мать его меня бросила, приходится ему отдуваться. Она меня бросила на произвол судьбы!

- Марию общественность осуждает, - сказала Капустина. - Она должна была за тебя бороться, а не бросать. Это если каждая так все кинет да улетит - это что же получится?

И женщины посмотрели в сторону и вверх, как бы прикидывая, что получится, если они всё кинут и улетят.

- Мы решили вот что, - продолжала Капустина. - Устанавливаем дежурства. Коллективно будем за вами присматривать. В отношении питания, уборки, стирки и так далее. Чтоб жили вы как люди. Так мы постановили.

- Но, конечно, - сказала беспощадная, - чтоб вы свое поведение в корне бросили. Иначе никто не вынесет.

- Леня! - крикнул Плещеев, шаря руками. - Где бутылка? Леня!

- Да на столе, - сказал Леня, - перед тобой.

Плещеев нашел бутылку, хлебнул прямо из горлышка.

- Хорошо! - сказал он. - Сынок, слышишь, как жить будем, - уборка и так далее. И так далее. Нянечки за нами присмотрят, чтоб мы... всё как люди. Сейчас мы не люди, нет... Нянечки добрые веником помахают, и мы станем как люди. И сейчас же они нас на поводок - раз - и все... А идите вы с уборкой знаете куда!.. Идите, идите! Будьте здоровы! Афидерзейн!

Он встал и взмахнул бутылкой, так что женщины шарахнулись. Капустина схватила его за локти:

- Да ты что, да ты постой!

Но он кричал:

- Будьте здоровы, живите богато! Афидерзейн! - и замахивался бутылкой, как гранатой.

- Ну, стыд! Ну, стыд! - убивалась Капустина. - Мы к тебе со всей душой...

- Придется говорить в другом месте, - сказала беспощадная, выходя.

Все стали выходить гуськом. Та, что принесла еду, тихонько сказала Лене:

- Соберешь что постирать и принесешь. Отцу не говори.

- А жену мою судить не смейте, - кричал Плещеев, - вы ей не судьи, ей только я судья, ничего вы не знаете!

Леня тронул его и сказал:

- Пап, а пап. Никого нет уже...

Кончилась война, и вернулся Григорий Шалагин.

Неся через плечо свой солдатский багаж, шел он по поселку.

За развалинами жилых домов виднелись крыши новых бараков. Часть заводских строений еще стояла в лесах, но другие были восстановлены и имели хороший вид, и по легкому дымку из труб, по освещенным окнам было видно: многие цеха вступили в строй.

Навстречу показалась пожилая женщина с полными воды ведрами на коромысле - Ульяна Прохорова, мать Алексея.

- Здравствуйте, Ульяна Федоровна! - сказал Шалагин.

- Да не может быть! - сказала Ульяна, у нее дыхание перехватило, Гриша! Ты чего приехал?!

- Жить, - сказал Шалагин.

Жестокая боль воспоминания проступила в ее лице, но она не стала жаловаться, сказала, бодрясь:

- Нашел куда ехать жить. Держал бы курс где получше.

- Именно туда и держим, где получше, - сказал Шалагин.

- Ну пойдем, - сказала Ульяна.

Прохоровы жили в землянке. Она была построена хорошо, добротно.

- Узнаю аккуратность вашу, Ульяна Федоровна, - сказал одобрительно Шалагин.

- Что б ни было, - сказала Ульяна, - порядок должен быть. На дереве, как птицам, жить случится - и на дереве надо соблюдать порядок.

В землянке стало светло, когда она зажгла керосиновую лампу. Осветился выскобленный добела стол, опрятно застеленные нары, посуда на полке. Стекло на лампе было чистое, как слеза.

- Снимай шинель, умывайся, отдыхай, - сказала Ульяна. - Сейчас хозяин придет, ужинать будем.

Над столом висела фотография Алексея с Полиной.

- И когда это?.. - спросил Шалагин, глядя на портрет.

- Давно. Когда из-под Киева немца гнали.

- А невестка с вами?

- Невестка с нами, - безрадостно ответила Ульяна и переменила разговор. - А ты совсем целый? А в госпитале чего лежал?