Собрание сочинений (Том 3)

- Здравствуйте, Дмитрий Иваныч, - отозвался Сотников, остановившись. Он был приветлив, но какая-то новая появилась в нем сдержанность, почти замкнутость.

- А вы не постарели, Александр Васильич, - сказал Прохоров, желая всячески его приветить. - Ей-богу, если постарели, то самую малость! Заходите к нам, по старой памяти. Милости просим. Мы теперь в новом доме, сейчас вам адрес запишу. - Он торопливо вытащил блокнотик и карандаш, стал писать. Сотников вежливо ждал.

- Вот, - протянул Прохоров листок. - Сегодня же, вечерком!

- Постараюсь, - сказал Сотников.

- Как супруга, детишки, все ли благополучно?

- Спасибо, все в порядке.

И, кивнув, Сотников пошел своей дорогой.

Во втором этаже заводоуправления сквозь стекло смутным пятном глянуло внимательное лицо - Мошкин...

Вечером старики Прохоровы, приодевшись, сидели в своей новой квартире с радиолой и телевизором и ждали.

- Хватит, - решительно сказал Прохоров. - Хватит ждать. Ужинать давай.

- Сколько тебя из-за него таскали, - не выдержала Ульяна, - сколько допрашивали, как ты его выручить старался, а он не пришел. И не предупредил даже. Уж предупредить мог бы. Были когда-то земляки, а теперь, видать, мы для него мелкая сошка.

- Сошка? - возмутился Прохоров. - Это что значит? Что это за слово такое? Сошек нет на свете, это слово, знай, глупые люди придумали, и подлые, да, подлые, а в моем доме чтоб я этого слова не слышал!..

Мошкин обитал в заводоуправлении за обитой дерматином дверью, на которой висела дощечка: "Директор". Он проводил там время до позднего вечера, и с ним бодрствовали в боевой готовности секретарши и телефонистки.

Он сидел под канцелярской лампой, слегка постаревший, научившийся начальственно держать подбородок и плечи, облаченный в штатский костюм, при этом новый пиджак сидел на нем так же нескладно, как в былые времена старый китель, потому что меньше всего интересовало Мошкина, что как на нем сидит.

При виде Сотникова, вошедшего в приемную, секретарша вскочила, побежала в кабинет. Сотников усмехнулся и прошел за нею, не дожидаясь, пока она доложит.

Лицо Мошкина, освещенное лампой, не дрогнуло.

- Это вы, - сказал он равнодушно. - Мы, помнится, договорились, что вы начнете принимать дела с завтрашнего утра.

- Поговорить надо, - сказал Сотников и сел напротив. Взглядом Мошкин услал секретаршу.

- Что ж, поговорим. Курите. - Мошкин придвинул папиросы. Сотников достал свои, зажег спичку, закурил.

- Я слушаю, - сказал Мошкин.

- После реабилитации, - сказал Сотников, - следователь дал мне прочесть мое дело. Я прочел все.

- Да? - уронил Мошкин.

- Да. И скажу тебе так. Простить это - нельзя, а переступить через это - придется. Так что будем считать: не ты меня посадил. Сталин меня посадил.

- Конечно, Сталин, - сказал Мошкин. - Как бы я тебя посадил, смешно. Кто я такой, чтоб кого-то сажать?

- Почему приходится переступить? - продолжал Сотников, не слушая. Потому что работать надо. А если бы не это - судить бы тебя...

- Нет! - сказал Мошкин. - Судить меня не за что. Ведь ты на самом деле говорил те слова - ну, помнишь? Насчет кадров, что должен советоваться? Насчет свежего ветра?.. - Мошкин перечислял, многозначительно прижмурив глаз.

- Да я это где угодно и когда угодно скажу!

- Сейчас-то, конечно. Сейчас это безопасно и даже поощряется... Раз говорил - судить меня нельзя. Я сигнализировал - и каждый обязан сигнализировать, сам знаешь, не маленький. А что тебя посадили - при чем тут я? Ты бы не сигнализировал на моем месте?

Сотников брезгливо сморщился.

- Другое дело, - сказал Мошкин, - что обо мне никто никогда ничего не мог, не может и не сможет сигнализировать!

- Ничего ты не понял, обреченный ты человек, - сказал Сотников.

- Зато ты опять в полном порядке, - сказал Мошкин. - Вернулся, и обратно на старое место, заводом командовать.

- Открой секрет, Мошкин: как это ты им командовал эти годы, с твоим-то багажом?

- Не уязвишь, - сказал Мошкин. - Потому что мне ничего не надо, я солдат. Куда послали, что велели - это дело партии. Я иду, как солдат, сражаюсь, и все!

- Только не это слово! - сказал Сотников. - Не солдат ты, Мошкин, а совсем другое.

- А я не могу, - сказал Мошкин, - а мне противен, нутру моему противен гонор твой, барство, интеллигентский душок твой... Серьезный работник, а брюки сузил! Шестой десяток, в каких переплетах побывал, а брючки сузил, эх!

И вдруг Сотников расхохотался - звонко, по-молодому.

- Десять лет я про вас думал, - сказал он, - про вас, мошкиных, десять лет... а до такого не додумался. Чтоб когда я вернусь, ты бы, сукин сын, в душу мне и не посмотрел, на брюки бы мои посмотрел - до этого не додумался я, нет... Брюки, надо же!.. А впрочем! Что мошкиным душа - чья бы ни было! Что ты о ней, подонок, знаешь! Ты не человеку служишь, так что тебе человек! Я ли, другой ли! Для вас люди материал, материал, не больше!..