Собрание сочинений (Том 3)

Показалось недостроенное большое здание - о его близости Плещеева предупредили исчезновение тротуара, разрытая земля, колеи, проложенные машинами, дощечки, переброшенные через канавы.

- Уже близко, - сказал Плещеев, нащупывая ногой колею.

Колея шла, шла и свернула.

- Эй! - позвал Плещеев. - Люди! Теперь куда?

Но была глубокая ночь, никто не отозвался. Резко светили лампы... Плещеев постоял и побрел дальше. Потеряв направление, забрел в глубь строительного участка и заблудился окончательно. То его вытянутые руки упирались в штабель блоков, то оскользалась нога на мокрой глине, и, стремясь удержаться, он хватался за что-то, и это что-то оказывалось кучей песка, и в сыпучий песок уходили пальцы... Но вот он очутился перед стеной. Его пальцы определили точно - это стена. Они нащупали дверной проем.

- Кто тут есть? - позвал Плещеев. - Эй, хозяева!.. - и, споткнувшись, полетел в глубь дома.

На заводе кончилась первая смена.

Леня Плещеев почти бегом бежал домой. Распахнул калитку и увидел - на крыльце стоит женщина.

Мать. Он узнал ее сразу.

Они друг на друга смотрели и не могли сказать ничего. Наконец она сказала:

- Ленечка...

Он отозвался растерянно:

- Здравствуйте...

- А я звоню-звоню, - сказала она еще растерянней.

Он открыл дверь. Внес ее вещи. Это надо было, он это сделал. Что еще надо - не знал, не соображал. Так неожиданно. И отвык...

Это был совсем, совсем не тот мальчик в ушанке, что ушел от нее когда-то во вьюжную ночь. И жилье было другое. И она, Мария, другая. И по всем этим причинам, и по многим другим, вместе взятым, она горько плакала, сидя на оттоманке, - исходила слезами. И была похожа не на жену, мать, хозяйку, вернувшуюся домой, а на гостью, которой не ждали. Так сиротливо стоял на полу ее багаж: туго набитая авоська и старый чемодан, перевязанный веревкой, чтоб не раскрылся.

- А папа где же? - прошептала она, сморкаясь.

- В больнице.

Она испугалась:

- Что с ним? Опасно?..

- Ничего, - совсем по-шалагински ответил Леня. - Обойдется. Могло быть хуже... Завтра пойдем к нему. Вместе.

- А может, - спросила она, - он не захочет, чтоб я?.. Может, лучше спросить сначала... у него?

- Да нет же! - сказал Леня. - Он рад будет! Честное слово! Он звонки слушал, ждал...

- Господи! - задыхаясь, прошептала Мария.

Лене и жалко было ее, и тягостно, все бы, кажется, отдал, чтоб обошлось без слез, и, конечно, сумбур в его чувствах был полнейший - но ему было некогда, он ужасно спешил и сказал:

- Ты не обижайся, мама, мне уходить надо.

Она вся сжалась и быстро ответила:

- Конечно, иди, куда тебе нужно.

Он увидел, что сделал ее уж окончательно несчастной.

- Ты не думай, я... я на похороны иду. Товарищ мой... Ты его, наверно, помнишь: Павка. Капустин.

И то, что он ей это сказал, как бы поделившись с ней своим горем и так просто, без всякого укора, упомянув об их прежней совместной жизни, облегчило Марию.

- Помню, помню! Отчего ж он?.. Ну потом расскажешь, потом!

Леня наспех переоделся и убежал.

Мария прошлась по квартирке, осматриваясь робко. На вешалке висело пальто, она осмотрела его с особым вниманием, даже понюхала... Села над своим чемоданом, стала развязывать веревку - похоронный марш донесся издалека, глухие удары, словно говорящие: "И не жди, и не надейся, ничего уже не будет хорошего", - опять затосковала Мария, упали руки...

Павла хоронил весь поселок.

Шли старики и старухи, и молодежь, и пионеры, и начальники, и просто жители.

И девушка Наташа шла, и ее черненькая подружка.

И Шалагин с Полиной.

Шли курсанты летной школы, прилетевшие на похороны.

Шла за гробом сына Капустина и три ее дочери.

Медленно двигался грузовик, на котором высоко стоял гроб.

Венками из цветов и свежих веток был завален грузовик.

И ухал, ухал в уши Капустиной похоронный марш.

...В больнице был так называемый впускной день. На людях Мария совладала с собой, даже пыталась весело улыбаться, когда они с Леней, в накинутых казенных халатах, подходили к койке, на которой лежал Плещеев. Из-за своего злосчастного падения он лежал в гипсе. Глубоко в подушки уходила его голова.

- Вот и я, - сказал Леня, стараясь говорить обыкновенным своим голосом. - Молока тебе принес, хочешь не хочешь - пей, доктор велел...

- Кто с тобой? - спросил Плещеев. - Кто с тобой пришел?

Мария, затаив дыхание, стиснула руками горло.

- Да понимаешь, - неестественно развязно сказал Леня, - вчера прихожу домой, открываю калитку...

- Маруся! - тихо позвал Плещеев. - Ты здесь?

- Да, - ответила Мария.

На них смотрели и больные, и посетители. Только Леня отвернулся, он выкладывал из авоськи на тумбочку принесенные гостинцы.

- Здравствуй, Маруся, - тихо сказал Плещеев и протянул здоровую руку.

- Здравствуй, - сказала Мария.

- Сядь сюда.

Она села.

- Какой ты стал! - сказала она. - Красивый... молодой...

- А какая ты? - спросил Плещеев.

Мария потерянно оглянулась на Леню. Тот посмотрел на ее увядшее лицо и твердо сказал:

- Мама тоже очень красивая.

Вдалеке от новых домов, на дальнем конце поселка, на отшибе, окруженный пустырями, с довоенных времен сохранился домишко, весь черный, боком осевший в землю. Там обитала Фрося.