Собрание сочинений (Том 3)

Маленькие кривые окошки были завешены, и по вечерам на занавесках двигались тени и виден был неровный, колеблющийся свет, и слышалось пение.

Открывалась скрипучая дверь, выходили люди. По двое, по трое расходились, тенями пересекая безлюдный пустырь.

В домишке оставалась одна Фрося. Она гасила и прятала тонкие, как спички, темные свечки, горевшие перед иконами. Прибирала в комнате... После этих молений она бывала в состоянии безмолвной исступленности. Глаза ее горели диковато.

Так она жила, пока однажды Капустина не обратилась к Сотникову:

- Александр Васильич, помоги. Нужно одной работнице квартиру срочно. В новом доме.

Капустина была теперь секретарем парткома. Разговор происходил в парткоме, и там находился в то время старик Прохоров.

- Квартирами занимается жилищная комиссия, - сказал Сотников. - Они в этом деле больше хозяева, чем я.

- Комиссия отказалась включить ее в список, - сказал Прохоров. Недопонимают товарищи, что тут надо в первую очередь.

- И обязательно в населенном доме, - сказала Капустина.

- Что за работница? - спросил Сотников.

- Иванова, фрезеровщица.

- Да вы ее, Александр Васильич, знаете, - сказал Прохоров. - Она на заводе давно. Помнится, вы как-то к нам домой заходили и она пришла. Еще в землянке, помните?

Он спохватился, что как бы напоминает Сотникову, что прежде между ними существовали более простые и дружеские отношения, и замолчал. А Сотников сощурился, вспоминая, и вспомнил: как он сидел у Прохоровых, и на ступеньках показались аккуратно ступающие ноги, и какая-то женщина вошла и села в уголку, и он при ней сказал те слова, которые были ему вменены в преступление.

Потом он вспомнил, как, вернувшись из лагеря, обходил завод и в одном цехе женщина смотрела на него очень уж пронзительно, она показалась ему тогда знакомой. Это, должно быть, и есть та самая фрезеровщица Иванова.

- Почему же, - спросил Сотников, - ей нужно в первую очередь и обязательно в большом доме?

- Потому что у нее отсталый элемент молится, - объяснила Капустина.

- А вы что же, товарищ секретарь парткома, - удивился Сотников, хотите им удобства создать? Чтоб в новом доме молились?

- В новом доме они не будут, - сказала Капустина. - Ни в коем случае. Шутите - кругом люди, а им церковное петь. Постесняются. Слышимость в новых домах - сами знаете. Это они к ней бегают, поскольку шито-крыто.

- Точно, - сказал Прохоров. - Им при слышимости неинтересно.

- Может, и интересно, - сказала Капустина, - да неловко перед общественностью.

- Как работает она? - спросил Сотников.

- Да работает старательно, - сказала Капустина - Вот ведь какая проблема.

- Да, проблема, - вздохнул Сотников. - Много у нас проблем... Посидеть бы как-нибудь, поговорить обо всем по душам, откровенно...

Он чувствовал стыд, что незаслуженно сторонился Прохорова, и этими словами как бы просил старика забыть об этом и вернуться к прежним отношениям.

- А я вас, Александр Васильич, давно для разговора жду, - не сдержался Прохоров. - Сказали - постараетесь зайти, и нет вас и нет, а материалу поговорить накопилось - ой-ой!

- Я приду, Дмитрий Иваныч, - ответил Сотников, выслушав виновато. Приду...

Леня уезжал в летное училище. На станции его провожали заводские ребята, родители и три сестры Капустины.

- И пожить не успели вместе, - говорила Мария мужу. - И привыкнуть он не успел ко мне.

- Он давно летать хотел, - сказал Плещеев. - Пусть летает.

Поезд тронулся. Еще раз Леня прощался со всеми из вагонного окна. Плещеев шагнул к вагону, протянул наугад руку - Леня взял ее, сжал... Мария подхватила мужа.

- До свиданья, отец! - сказал Леня.

- Летать тебе счастливо, сынок! - сказал Плещеев.

Поезд набирал скорость. Молодежь расходилась. Плещеевы остались одни на платформе.

Из станционного буфета вышли Макухин и Ахрамович. Макухин засовывал в карман поллитровку.

- Святое семейство, - сказал он, заметив Плещеевых и остановившись. Провожали гармониста в институт.

- Пойдем, - сказал Ахрамович. Он даже испугался.

- Ничего подобного, - сказал Макухин. - Самое время спрыснуть проводы. Пойдем пригласим - по случаю, в честь и так далее. - И свистнул: - Эй!..

И вдруг робкий, спокойный гигант Ахрамович взъярился.

- Ты!.. - сказал он, хватая Макухина за шиворот. - Оставь его, гад, слышишь, оставь его, оставь его, а то я тебя башкой об рельсы - пыль пойдет!..

И зашагал прочь, почти неся Макухина, как котенка.

Мария обернулась, увидела их и вздрогнула.

- Ты что? - спросил Плещеев.

- Старых дружков твоих увидела.

- Не бойся, - сказал он. - Ничего теперь не бойся.

Некоторое время они шли молча.

- Я перед тобой так много виновата, - сказала Мария, - так много.

- Нет, Маруся, - сказал Плещеев. - Это я виноват. Я просто дождаться не мог, когда ты вернешься, чтоб сказать тебе, что это моя во всем вина. Во всем... Просто боялся умереть, не сказав.

Опять шли молча, а потом Мария сказала:

- И как ее, жизнь, прожить, как сорганизовать, чтоб шла она по ровной дорожке от начала до конца, нигде не споткнувшись?..