Собрание сочинений. Том 5

Все, ей-богу же, было бы проще
и, наверно, добрей и мудрей,
если б я не сорвался на просьбе —
необдуманной просьбе моей.

И во мгле, настороженной чутко,

из опавших одежд родилось
это белое лишнее чудо
в грешном облаке темных волос.

А когда я на улицу вышел,

то случилось, чего я не ждал,
только снег над собою услышал,
только снег под собой увидал.

Было в городе строго и лыжно.

Под сугробами спряталась грязь,
и летели сквозь снег неподвижно
опушенные краны, кренясь.

Ну зачем, почему и откуда,

от какой неразумной любви
это новое лишнее чудо
вдруг свалилось на плечи мои?

Лучше б, жизнь, ты меня ударяла —

из меня наломала бы дров,
чем бессмысленно так одаряла, —
тяжелее от этих даров.

Ты добра, и к тебе не придраться,

но в своей сердобольности – зла.
Если б ты не была так прекрасна,
ты бы страшной такой не была.

И тот бог, что кричит из-под спуда,

где-то там, у меня в глубине,
тоже, может быть, лишнее чудо?
Без него бы спокойнее мне?

Так по белым пустым тротуарам,

и казнясь и кого-то казня,
брел и брел я, раздавленный даром
красоты, подкосившей меня…

1965

«Предощущение стиха…»

В. К о р н и л о в у

Предощущение стиха
у настоящего поэта
есть ощущение греха,
что совершен когда-то, где-то…

Пусть совершен тот грех не им, —

себя считает он повинным,
настолько с племенем земным
он связан чувством пуповины.

И он по свету сам не свой

бежит от славы и восторга
всегда с повинной головой,
но только поднятой высоко.

Потери мира и войны,

любая сломанная ветка
в нем вырастают до вины —
его вины – не просто века.

И жизнь своя ему страшна, —

она грешным-грешна подавно.
Любая женщина – вина,
дар без возможности отдарка.

Поэтом вечно движет стыд,

его кидая в необъятность,
и он костьми мосты мостит,
оплачивая неоплатность.

А там, а там – в конце пути,

который есть, куда ни денься,
он скажет: «Господи, прости!..» —
на это даже не надеясь.

И дух от плоти отойдет,

и – в пекло, раем не прельщенный,
прощенный господом, да вот
самим собою не прощенный.

1965

Памяти Урбанского