Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

Есть, однако, в Далмации тип, на котором нельзя не остановиться, тип, который вы встретите часто в городах, который господствует внутри края. Это тип человека высокого, стройного, с блестящими глазами – карими или черными, с белыми, как слоновая кость, зубами, с темно-каштановыми, иногда черными волосами, прядями висящими назад из-под маленькой круглой шапочки, – человека худого, загорелого, задумчивого и нерешительным шагом бродящего в толпе, в грязной изорванной рубахе с широкими рукавами, с открытой грудью, мощной, покрытой густыми волосами, в верхней одежде, вроде жилета, большею частью красного цвета, с рядом блестящих пуговиц, подпоясанного широким, красным, шерстяным кушаком, несколько раз обвивающим стан, в опанках, подобных черногорским, вместо всякой обуви, – и эти опанки он еще снимает во время дождя, чтобы их не скоробило. Спросите самого нищего горожанина, что это за человек? – И он с презрением ответит вам: это – это морлак! Рядом с ним вы увидите женщину, также бедно одетую, с огромною ношею дров на спине, из-под которой не видно ее сгорбленного стана, ни лица, изнуренного работой: это морлачка, издалека принесшая на себе беремя дров, чтобы выручить за них каких-нибудь десяток крейцеров и купить соли, которая составляет уже предмет лакомства в морлацком хозяйстве.

Отчего с таким презрением отзываются в Далмации о морлаках? Отчего само это слово составляет как бы бранное слово на прибрежье? Оттого, что морлаки живут почти как звери в горах! Но их ли эта вина? Вы видели морлака, его прекрасную внешность; при самых грубых нравах, при совершенной необразованности, или, правильней, дикости, он все еще сохранил правоту души, которая ни за что не унизится до неправды, и которая служит основою великих добродетелей.

Вместо того, чтобы безусловно презирать морлаков, ими следовало бы заняться: они вполне заслуживают этого. Число морлаков простирается до 150.000 душ, что составляет более трети населения всей Далмации: из них в настоящее время только одна треть осталась православными, – остальные католического исповедания. Невежество их священников выше всякого описания: есть такие, которые не умеют писать; место, где свершается богослужение – и то очень редко – не имеет и малейшего подобия церкви или даже часовни. Суеверие, можно сказать, заменяет всякую веру у морлаков. Живут они в лачугах, кое-как сложенных из окрестных камней, без печи и без окон: небольшое отверстие вверху и открытая дверь служат для выхода дыма; лавки и столы составляют всю мебель; семья помещается и спит на полу, где кроме нее несколько овец и телят, если семья позажиточней. Можно себе вообразить, каково здесь зимой, которая в горах довольно сурова. Благоразумный Франц Петтер восклицает с негодованием: сколько одно семейство морлаков сожжет в течение зимы дров, которые можно бы употребить с пользой! Франц Петтер, вероятно, не заметил, каково этому несчастному морлацкому семейству живется в течение зимы, и вынес ли бы он подобное существование!

Прежде, когда морлаки все-таки пользовались некоторыми достатками, многие из них являлись в города в красивых копаранах, нечто в роде спенсера, а во время дождя в кабаницах, которые носят большей частью моряки, которые советую заметить всем путешествующим в Турции и вообще в странах, где нет удобства переездов. Это очень удобная одежда во время зимних непогод; она из толстого непромокаемого коричневого или правильнее рыжеватого сукна с капюшоном. Одно неудобство их то, что они, вбирая в себя воду, делаются невыносимо тяжелыми после сильного дождя; но верхом это не очень чувствительно. В доме морлаков было своего рода управление и порядок. Живя отдельными семействами, иногда из 25 и 30 человек состоящими, они обыкновенно избирали из себя главу семейства, – доматина, который распоряжался самоуправно, назначал работы каждого дня, разбирал ссоры и так далее. Кроме того назначали доматину, которая занималась домашним хозяйством и распоряжалась женскою половиной семейства. Теперь общая нищета сделала почти ненужным этот обычай: распоряжаться нечем.