Собрание сочинений.Том 5. Дар земли

«Моя дорогая! Прости, что я не пришел сегодня и еще некоторое время не смогу прийти. Сейчас сказать желанное „да“ мы не можем: я должен убедить отца в том, что мы с тобой созданы друг для друга. В конце концов он поймет! Он хороший. А я никогда не примирюсь с тем, что нам не суждено быть вместе, не допускаю мысли об этом. Только не изменяй ничего, подожди. Ведь для себя „да“ мы давно сказали. Верь мне: все у нас будет хорошо. Я люблю тебя, но люблю и родителей. Помоги мне сохранить их и нашу любовь».

23

Раннее утро. Нагорное плато, прорезанное глубокими лесистыми оврагами. Повсюду стога сена; стада коров на зеленой отаве двигаются вдали, как букашки.

— В Акташе вся деревенская контрреволюция сидела, — сказал Ярулла, показывая на раскинувшееся в долине большое село с далеко видным минаретом деревянной мечети. — Слишком рано еще, чтобы нагрянуть в гости. Останови машину! Гляди, тут неплохо жили, не то что в нашем Урмане: наделы по шесть десятин на душу, места красивые. Когда в Мензелинске началось восстание против продразверстки и стали убивать коммунистов, здесь контра сразу вскинулась. Но ее скрутили быстро. Вот тогда-то и ушла от богача Баттала Саидова младшая его жена Хакима вместе с дочерью Альфией. Почему ушла, никому неизвестно, но вернулась она сюда, в Акташ, к отцу, простому шорнику, Усману Усманову, и не посмел Баттал требовать ее обратно. Усмановы — они из татар-нагайбаков, высланных на Урал при Иване Грозном. Несколько семей перебрались потом сюда и на всю Татарию прославились как мастера шорного дела. Богатства никто из них не нажил, потому что были они настоящие умельцы-художники, а при такой работе не разбогатеешь.

Усман-абый правильный человек. Поэтому он и Хакиму с ребенком без укоров принял, когда она ушла от Баттала Саидова, и не дал сестрам и своим женам заклевать их. Выросла Альфия у деда-шорника, замуж вышла, но мужа ее, Юсуфа, моего побратима, убили на фронте. Теперь она тоже у старого Усмана живет вместе с дочкой Энже.

Ярулла рассказывал с увлечением, но, судя по тому, как беспокойно двигались его тяжелые, натруженные руки, как нервно подергивались набрякшие от бессонницы веки — он ночью глаз не сомкнул, — видно было сразу, что тревога на его душе все нарастала.

— А откуда вы Усмана-абыя знаете? — вежливо, но равнодушно осведомился Ахмадша, угнетенный разлукой с Надей и тоже измученный бессонной ночью за рулем.

— Встречал в Казани…

Нежно курились в ущельях белые туманы, уже розоватые на горах. Вот-вот выкатится проснувшееся солнце, и тогда можно будет направиться ко двору Усмановых. Но прежде надо объяснить, что никакого пожара не было у вдовы Юсуфа, что просто понадобилось Ярулле повидаться со старым Усмановым и кое с кем познакомить сына…

Ахмадша слушал отцовские рассказы в пол-уха. Какое ему дело до чужих родословных и семейных преданий!

— Усманов восьмой десяток давно разменял, но все еще работает. Шорное дело, конечно, бросил: нет теперь смысла вколачивать свою жизнь в конскую сбрую. Председателем колхоза Усманов, а Энже, правнучка его, на колхозной ферме зоотехником.

Последнее сообщение опять прошло мимо ушей Ахмадши: все Надя ему представлялась, как ждала его, как смотрела на Каму, на береговую дорожку. Вот получит письмо… не поймет, конечно, рассердится, заплачет.

«Милая! — думал он в отчаянной тоске и жгучем раскаянии. — Это не я, а какой-то сумасшедший отправил тебе эту записку! Можно ли так оскорбить любимую девушку, унизить и ее и себя? Ведь она теперь трусом меня считает!»

Почему он согласился на поездку? Отец сам бросил работу и его сорвал и погнал в далекое село Актант. Разве ему не дали бы шофера, чтобы навестить человека, у которого что-то стряслось? И все говорит, говорит… но слова его не задевают Ахмадшу. Недоступен сейчас Ахмадша: только он и Надя, Надя и он.

Солнце победно поднималось, заливая золотистым светом нагорье и долину, где избы за высокими заборами тонули в зелени. «Победа» снова запылила по ухабистому проселку среди сжатого поля.

— Посмотри-ка! — сказал Ярулла.

В стерне у самой дороги неподвижно, словно камень, лежал заяц, сжавшись комочком, заложив за спину каемчатые уши и выпучив ярко-черные глаза. Другой прыгал вокруг, поднимался на дыбки, стоял столбиком, потирал передними лапами мордочку, будто умывался, и снова прыгал, потешно выгибая спину.

Ахмадша мельком взглянул на зверьков, потом отчужденно на отца. В редкие свободные минуты Ярулла, бывало, любил поиграть с детьми; вот и сейчас, забыв о тяжкой ране, нанесенной сыну, смотрит на зайцев и забавляется, как малое дитя.