Собрание сочинений.Том 5. Дар земли

Старательно умылась, с чувством безотчетного страха перед чужими взглядами долго причесывалась перед зеркалом, отчужденно наблюдая за движениями бледненькой кудрявой девушки. Так неприятен был ей вид страдающей от любви девчонки, что даже жалости к ней она не испытала.

— Шумите о себе, говорите красивые слова, а при первом испытании раскисаете, — презрительно сказала она этой еще недавно такой самонадеянной особе. — Мальчик бросил? Ну что же, поделом вас наказали!

Сама того не замечая, она надела платье, которое особенно нравилось Ахмадше, — славное платье травяного цвета с белым узором и белым воротником.

— Куда собралась, жалкая ты моя? — спросила старуха соседка, древняя хатка которой прилепилась к горе у самой террасы Дроновых. — Ночью вроде плакала? — Не получив ответа, положила ключ в карман, пытливо всмотрелась в припухшие глаза девушки. — Никак с милым поссорилась? Ништо, не печалься, не порть глазыньки. Будет еще впереди того добра! Небось, дай-ка, сам вывернется, как лист перед травой…

Это было уже слишком! Если все начнут вмешиваться…

— Я не плакала! — сердито оборвала Надя старую бакенщицу. — Каштанчик ночью скулил под окном.

— То-то Каштанчик! — Соседка проводила ее недоверчивым взглядом. — Чего сердиться-то. Сама в девках была, сама гуливала.

26

Отдав ключ, Надя побежала вверх по берегу, по тропинке, вьющейся между глыб известняка, среди которых струились светлые ручейки. Весь берег здесь источал воду, точно оплакивал седую древность, которая ушла безвозвратно.

Задохнувшись от бега, девушка остановилась среди камней. Чуть внятно плескалась внизу сонная в этот час река. Теплый ветер дохнул в лицо, точно шепнул: «Куда спешишь, жалкая ты моя?»

Ласковое утро, манящие речные дали, камни, на которых она столько раз сидела с Ахмадшой, эти тропинки бесконечных провожаний — все било по натянутым нервам.

Боясь, что ее увидят в слезах, не смея даже подумать о том, чтобы ехать на завод, Надя пошла вдоль опушки леса над заливом. Здесь тропинка была сухая, утоптанная. Липы и дубы, толпами карабкавшиеся на кручу, плотно смыкали дремучие кроны. Заблудиться бы в пойме, поросшей цепкими плетями ежевичника, забиться в лесную чащу, забраться в копны, разбросанные по жнивью на полях, — только подальше от людей, от всех, кто может пожалеть, а может быть, и позлорадствовать.

Горячая мысль вдруг обожгла девушку. «Полно, стоит ли верить наспех набросанной записке? Почему вся жизнь должна омрачаться из-за клочка бумаги? Может ли Ахмадша по-настоящему, даже не объяснив ничего, сам заочно решить ее и свою судьбу? Отчего старый друг семьи Ярулла Низамов восстал против их брака? Что случилось? Может быть, недоразумение, клевета, вздор какой-нибудь? До чего я глупая! Надо встретиться, поговорить, выяснить, в чем дело. Ведь и он мучается. Нелегко же, непросто ему отказаться от меня! Да он и не отказывается, а только просит подождать, ничего не изменяя. Он любит меня!»

Решение еще не принято, а Надя уже идет в сторону буровых. Это неблизко, надо пройти поймой мимо ериков, заросших осокой да камышом, мимо болотистых перелесков, по колеистым проселкам, по сжатым полям нагорья, где пасутся сейчас пестрые стада коров.

Нужно обязательно увидеть Ахмадшу, потому что ждать, изнывая от неизвестности, невозможно. Дрофы, громадные степные птицы, отдыхая на перелете, кормятся на открытой равнине. Вожак стоит, как постовой, — его усатая голова на палке-шее далеко видна над стерней, над межой, заросшей полынью. Но кто-то спугнул птиц. Они быстро бегут на ветер, дующий с поймы. Таким неправдоподобно большим птицам, конечно, легче взлететь против ветра, и они взлетают, точно самолеты, раскидывая гигантские крылья, до трех метров в размахе.

Низко-низко, над самой головой девушки, проносятся они, нескладные, сказочные птицы, овевая ее взмахами тяжелых крыльев; длинные шеи вытянуты, клювы полураскрыты, беспомощно висят тонкие ноги. Надя провожает их взглядом и шагает дальше.

Из-за бугра выглянула верхушка первой буровой, и сразу в предчувствии беды и возможного унижения отчаянно забилось, заныло сердце. Как превозмочь эту боль? Кто выдумал такие душевные муки? Можно ли ради любви идти на унижение? Робость охватила всегда смелую девушку.

Что она скажет рабочим на этой вышке? Как найти буровую Ахмадши среди десятка других, разбросанных по нагорью под небом, омраченным выползающими отовсюду тучами?

Но нужно найти, а значит, преодолевая стыд, идти и расспрашивать. И Надя пошла от одной вышки к другой. Полтора километра… Еще полтора. Летом она не раз бывала здесь то с Ахмадшой, то с Юрием. Как легко было тогда на душе! Однажды они подъехали к буровой ночью и, оставив машину, подошли к мосткам. У бурильщиков был перерыв; проводился электрокаротаж. Негромко шумела лебедка, спускавшая на кабеле электроприбор. Вышка стояла тихо, одинокая среди простора полей, наполненная затененным снаружи светом (открыто, точно маяк, горел лишь огонь наверху).

— Я хочу подняться наверх! — сказала Надя Ахмадше.