Собрание сочинений.Том 5. Дар земли

Боясь нагрубить ему, Ахмадша остановил машину и громко стукнул дверкой.

— Вот чудаки! — раздраженно сказал он.

Но зайцы и после того не задали стрекача. Тот, что прятался, осторожно стал красться по стерне, тихонько подскакивая и прижимая уши, а веселый все шалил: поднимался на задние лапы, стриг ушами, смешно оглядывался.

— Рано мы приехали! Выключи мотор! Подождем еще немножко.

— А где тут был пожар?

— Посмотрим… Может, напутали в телеграмме. Стоит себе Акташ, как сто лет назад стоял, — с несвойственной ему тупостью сказал Ярулла и закашлялся: нескладно выдуманная ложь застревала у него в горле. Потом он снова заговорил беспокойно, торопливо: — Я тебе еще расскажу о Баттале Саидове… Пастухом он был в молодости, потом ограбил русского купца и уехал в Сибирь, будто на золото, а сам два года служил приказчиком. После вернулся и занялся хлебной торговлей. В голодные годы ссуду давал крестьянам без процентов, но с условием: «Хлеб будешь продавать только мне». И развернулся: миллионером стал, собственные караваны по Каме и Волге пустил. Тогда он и женился на Хакиме, дочери Усманова. Ты слушай! — сердито крикнул Ярулла, заметив безучастность Ахмадши. — Я тебе не зря рассказываю. Пришла революция, и Саидов сказал: «Я бедный пастух был, а что нажил — отдаю советской власти». И отдал то, что все равно национализировали бы: мельницы, дома, элеватор. Потом пришли к нему из ГПУ: «Арестуем тебя». — «Пожалуйста, говорит. Да не за что, хоть сегодня опять пойду в пастухи». Не тронули. А ночью он переехал Каму, нанял тройку и укатил в Крым, а оттуда — в Турцию.

— Какое мне дело до Баттала Саидова?

— Большое дело!.. Я тебя сюда не зря привез. — Ярулла взглянул в лицо сына, заострившееся, окаменевшее, и умолк; не слушал его Ахмадша, все разговоры впустую.

24

— Я тебя не зря сюда привез, — снова повторил отец, когда машина, проскочив через ворота, катила мимо древнего кладбища, густо заросшего деревьями и высокой травой.

Добротные постройки животноводческой фермы, раскинутые на косогоре, привлекли его внимание. И он, повеселев, вспыхнул пятнами темного румянца.

Возле клуба мальчишки уже играли в футбол. В огородах, вдоль речонки, на берегах которой росли старые ветлы, дымили топившиеся по-белому баньки: завтра пятница — татарское воскресенье.

— Мы сюда не зря приехали, — продолжал твердить Ярулла, глядя, как девчонка в платье с оборкой по подолу, мотавшейся над босыми смуглыми ножками — ни дать ни взять маленькая Зарифа — бегом выгоняла теленка из придорожных бурьянов, мокрых от росы.

«Ну чего он тянет? — с досадой подумал Ахмадша. — Гнали сюда как сумасшедшие целую ночь, а потом битых два часа стояли за околицей».

Но слова отца о том, что они «не зря приехали» в это горное село в глубине Татарии, точно пробили брешь в сознании, и всплыло сказанное раньше: «Энже на колхозной ферме работает…»

Ахмадша резко затормозил, и машина, сделав рывок, чуть не сбив ведро с коромысла у проходившей девушки, остановилась.

— Ты что? — испуганно закричал Ярулла.

Ничего, цела девка! А вот Ахмадша… Сидит, исподлобья сверля отца гневным взглядом, губы вздрагивают, зубы оскалились, как у волка. Незнакомое, злое лицо человека, готового к защите.

— Говори, зачем меня привез!

— Подожди сердиться! — мягко сказал Ярулла, собираясь с мыслями. — Ну чего ты на меня смотришь, будто на врага лютого? Ведь не могу же я насильно женить тебя!

— А разве я соглашусь? Эх, отец! Неужели ты думаешь, что меня, советского человека, комсомольца, можно женить по старинке, как женили тебя тридцать лет назад?

Открытое, жесткое нападение было, и это сразило Яруллу: ведь он-то никогда не осуждал своего отца Низама Низамова, не видевшего никаких радостей в жизни и даже самой смертью обиженного, слезы навернулись на его глаза, и он опустил голову.

Гнев Ахмадши сразу остыл.

— Ты пойми, как мне тяжело, — глухо произнес он.

— Я понимаю, сынок, — так же тихо ответил Ярулла. — Но чтобы отвести молнию, делают громоотвод.

— И ты решил сделать громоотводом Энже? — Ахмадша хотел усмехнуться, но усмешки не получилось: пересохшие губы точно приклеились к зубам. — Нехорошо ты со мной поступил.

— Ну, раз уж мы приехали, нельзя не заглянуть в дом моего побратима, который умер у меня на руках. Я обещал ему перед смертью, что стану отцом его Энже. Познакомимся. Посмотришь.

— Ни за что! Я и тебя разлюблю, и себя перестану уважать. Какие могут быть сейчас смотрины?

Старый нефтяник осмотрелся, вконец расстроенный, с трудом соображая, что предпринять, и вдруг воскликнул с радостью:

— Да вот они сами идут: председатель Усманов и его правнучка Энже! Ох, сынок! Ведь это ее ты чуть не задавил машиной. Как же я, слепой петух, не узнал Энже!

И, едва не проговорившись о том, что приезжала от Усманова женщина на правах свахи и привозила портрет Энже, Ярулла вывалился из машины с такой торопливостью, словно боялся, что Ахмадша газанет сейчас и оставит перед Усмановым только облако пыли.

Он обнялся со стариком, поздоровался с Энже, а Ахмадша все еще сидел в машине.