Однако люди, работавшие на пожаре, вдруг удивили ее своим потрясающим самообладанием. Потом ее внимание привлекла мощная фигура Груздева, к которому она относилась теперь не только с симпатией, но и со стыдливой благодарностью. Он был похож на бога огня со своими сильными и стремительными движениями.
Что-то еще рухнуло внутри печи, длинные языки пламени метнулись в стороны; один из рабочих во вспыхнувшей одежде побежал, но его сразу сбили с ног. Надя сорвала со стены аптечку и бросилась к выходу: как все нефтепереработчики, она умела оказывать первую помощь при ожогах.
До сих пор девушка избегала подчеркивать свое знакомство с директором завода, а сейчас ей захотелось пройтись рядом с ним, поговорить дружески. На душе ее потеплело. Все обошлось сравнительно благополучно. Груздев отделался легкими ожогами, был внимателен и прост.
После работы они впервые уехали вместе на строительство химкомбината и вместе с Дроновым отправились на дачу.
Уборщица, как обычно, принесла обед. Накрывая стол, Надя внимательно слушала разговор обоих директоров.
Груздев вслух прикидывал, что нужно сделать, чтобы не повторилась авария на печах беспламенного горения.
— Прогар получился оттого, что в топливном газе оказался бензин.
Дронов одобрительно кивнул. Он тоже был заинтересован такой новинкой, как эти печи. А прогары? Они случались и на прежних печах.
Еще не остыв после пережитой на заводе нервной встряски, Надя подумала, что после родителей Груздев самый близкий для нее человек.
Алексей, будто проникнув в ее мысли, обернулся.
В простом домашнем платье и маленьком передничке она ходила по веранде, в открытую дверь и окна которой тянуло прохладой сентябрьского дня, приносила тарелки, стаканы, звякала вилками. Что может быть будничнее? Но ведь это ходила, хлопотала Надя, овевая все прелестью своей молодости. Дронов, поглядывая на дочь, тоже светлел; улыбалась, хотя и не без грустинки, Дина Ивановна, приехавшая переночевать на даче.
Теперь, считая, что с Ахмадшой покончено, и опять подумывая о браке Нади с Юрием, она будто забыла собственные слова о том, что любовь приходит к человеку только однажды.
Груздев, хотя и очень хорошо относился к молодому Тризне, не мог допустить мысли о реальности планов Дины Ивановны, больше того, они возмущали его своей преднамеренностью. Такая интеллигентная женщина, да еще с поэтической жилкой и вдруг эгоистически-расчетливое отношение к браку единственной дочери: лишь бы все спокойно обошлось. К Ахмадше Груздев ревновал, но принимал эту ревность как неизбежное, там любовь была! А Юрий? С Юрием можно не спешить: славный мальчик, но со стороны Нади даже легкого увлечения нет.
— Вот так и повоевали мы, Надюша, три года назад! — сказал Груздев, упомянув о борьбе за реконструкцию завода.
Странным показалось Дронову то, что ни досады, ни грусти даже не промелькнуло на лице приятеля при воспоминании об этом. Где же было догадаться Дмитрию о причинах такого благодушия?!
— Закончим строительство, и здесь закипит жизнь, — мечтательно сказал он.
— Скорее бы решить основные проблемы! — Дина Ивановна, кутаясь в пуховый шарф, подошла к сходням с террасы, посмотрела на речные дали (она разлюбила теперь Каму). — Мучаемся над подготовкой пуска водозаборной станции, а тут меня еще одолевают с бурением на воде.
Она чуть не проговорилась о предложении Ахмадши, взявшегося помогать отцу, но, однако, вовремя спохватилась, умолкла. Ей все время мерещилось, что Надя «навастривает ушки» при каждом упоминании о буровиках (не хватало еще того, чтобы она страдала от неразделенной любви).
— Вы и при тяжелом гнилистом растворе не можете справиться с пластовым давлением! — поддел Груздев.
— На Исмагилове — да! — согласилась Дина Ивановна и — ворчливо: — Заставил нас Самедов снизить план закачки воды на соседних площадях! Кто-нибудь иной раз так орет…
Не договорила, вдруг задумалась, а Груздев растерялся: «Что она имела в виду? Кто орет? Ведь это он орал пьяный ночью в Светлогорске: „Надя! Надя-а!“»
В глазах Дины Ивановны запрыгали веселые искорки: как совсем по-детски оскорбился Джабар Самедов, когда Зарифа в споре, возникшем после ликвидации аварии, обозвала его дуботолом, но он хоть и груб и не отесан, а душа человек! Алексей, приняв усмешку Дроновой на свой счет, огорченно подумал: «Вдруг и Надя узнает? Стыд и позор!»
Любовь без взаимности к молоденькой девушке поставила Груздева в очень трудное положение: ему приходилось следить за собой, чтобы не спугнуть ее доверчивое, порой даже нежное отношение. Она открыто выражала свою симпатию, но ведь это совсем не похоже на ее чувство к Ахмадше! И все-таки Груздев искал встреч и был мучительно счастлив одной возможностью посмотреть на нее.
Когда он уходил от Дроновых, Надя вышла проводить его.
Вверху, над кручей, звучала музыка (вальс «Амурские волны», неумирающая мелодия груздевской юности); на открытой танцверанде, прилепившейся к уступу, кружилась молодежь.