Собрание сочинений.Том 5. Дар земли

«Ты все знаешь, — обратился к нему мысленно отец. — Ты уже большим мальчиком был, когда душу мою без покрова увидел, боль мою почувствовал, почему же обижаешь меня сейчас пренебрежением? Мало ли обид переносит на своем веку человек! Но обиды от пустых людей сглаживаются без следа, а от людей дорогих на всю жизнь оставляют глубокие шрамы. Душа, как и лицо, может покривиться от таких шрамов! Дети, для которых себя не щадил, смотрят, будто на чужого. Маленьких нянчил, берег, учил. Работать стали — переживал, беспокоился, и они в трудную минуту — к отцу. За что же мучиться заставляете? В автобусе, когда возвращались из Камска, милый сын, словно на незнакомого, взглянул, не подошел и с вокзала убежал один. Черт, мол, с тобой! Плетись, как бобыль!»

52

Самедов толкнул Яруллу в бок:

— Чего ты все вздыхаешь, старик? Дочку жалко отдавать? Ох, умереть от смеха можно! — обратился он к Илье Климову. — Ты тогда еще зеленый был, хотя и женатый, а Ярулла сердился на меня — ужас! Я ведь задирал его на каждом шагу. Один раз он мне чуть-чуть по зубам не надавал.

— Надавал бы. — Ярулла грустно улыбнулся.

— Хватит вам старье трясти!

Ярулла и Самедов разом обернулись…

Зарифа. По-модному в узком платье из серебристо-серой тафты, стояла она рядом с ними. Молодая, красивая. Да еще волосы зачесала высоко, затейливо, как у принцессы, отчего открылись гладкая шея и уши, украшенные большими серьгами-кольцами, тонко выточенными из зеленого камня нефрита.

— Ты все хорошеешь и совсем не старишься, — сказал ей начальник цеха капитального ремонта Илья Климов, желая поддразнить Джабара Самедова, на которого сердился за то, что его буровики совсем задергали ремонтников вызовами в Исмагилово.

— Садись с нами, Зарифа! — попросил Самедов, притрагиваясь к ее запястью.

Она чуть отстранилась, отводя обнаженную до локтя руку.

— Нет, я там помогаю Минсулу.

Это высокомерное «нет» подействовало на Джабара сильнее всяких окриков. Встретив насмешливый взгляд жены, сидевшей по другую сторону стола, он закусил губу и налил себе полный стакан водки.

— Подожди! — Зарифа без церемонии взяла и отставила его стакан. — Не надо портить нам настроение! Смотрите: сейчас Салих плясать будет.

Джабар покорился: «царица транспорта» могла приказать ему что угодно, он все выполнил бы, но в том-то и горе, что она не хотела им распоряжаться. Приглашение посмотреть, как будет плясать ее сын, никому не показалось хвастовством, знали: Салих пляшет отлично, — поэтому почтенные гости потянулись к дверям в столовую.

Передав баян другому гармонисту, Салих прошел между столами, немножко смущенный. Одно дело — выступать на сабантуях, где все располагает к этому: пьянящий воздух весеннего дня, праздничный гул многотысячных толп и то, что на тебе легкая шелковая рубаха под бархатным безрукавным камзолом и шаровары, вобранные в сафьяновые сапоги. Ничто не стесняет, и летишь себе по наспех сколоченным подмосткам сцены, как ветер, кружа девушку в светлых оборках, похожую на голубя. Здесь он жених, и положение и обстановка иные, но Хаят сказала «Спляши», — а ведь он подчиняется теперь только ей.

Что ж, плясать так плясать!

Словно собираясь с духом, Салих с минуту стоял под перекрестными взглядами многих глаз, потом лихо вскинул голову, добрая и лукавая улыбка осветила его лицо. И вот он пошел, пошел, каждым движением приковывая и зажигая зрителей. Вот и пару себе нашел, и взялись они оба отхватывать развеселый народный танец.

«Каков у меня Салих?» — так и было написано на лице Хаят, которая, казалось, забыла сразу, что значит в ее жизни сегодняшний вечер, и веселилась, словно школьница.

«Ах ты, слеточек, улетаешь из гнезда и довольна!» — грустно подумал Ахмадша.

Он, даже приличия ради, не мог прикинуться приветливым. Наконец ему стало совсем невмоготу. Он выбрался потихоньку из квартиры и пошел куда глаза глядят по Светлогорску. Но и на оживленных улицах, где было столько веселья, все напоминало ему о его несчастье.

«Куда же мне податься?» Он круто свернул на перекрестке и вдруг почти столкнулся с Надей Дроновой. Мгновенное потрясение будто заморозило их, заставило остановиться.

— Надя!..

Похожая на невесту, в белом шерстяном платье, в белых туфлях, с белыми гладиолусами в руках, она стояла неподвижно. Только выражение ее лица менялось стремительно: испуг, смятение, отчужденность.

Ахмадша взял ее за руку и с облегчением увидел живое движение гнева в глазах: «Сердится — значит, любит».

— Надя, если бы я знал…

— Вы знали. Что вам от меня нужно?

— Я не подумал, что вы… что вам…

— Да, мне было нелегко. Но теперь уже прошло. Пустите. Да пустите же! — сказала она непримиримо.

И лишь тогда Ахмадша осознал, что держит ее за плечи, все ближе притягивая к себе.

— Вы с ума сошли! — крикнула Надя и, высвободившись, хлестнула его по лицу цветами, прохладными, хрупко тяжелыми, и побежала, исчезнув в толпе смеющихся прохожих.